— Мы считаем, это сделали сегодня. Кларита выходила из дому?

Он остановил на мне злой взгляд.

— Она была здесь весь день. Несколько раз она заходила ко мне. Кларита такого не сделает.

— Чего я не сделаю? — спросила вдруг Кларита сзади.

Я повернула голову. На этот раз она не выглядела как испанская дама средних лет. На ней были коричневые слаксы и темно-красная блуза, она не надела никаких украшений. Эффект был неожиданным, она казалась моложе и более независимой от Хуана Кордова.

Он ответил ей холодно.

— Ты, я думаю, не поехала бы на ранчо и не стала бы рыться в вещах твоей матери. Ты бы не вырвала страниц из ее дневника.

— Конечно, нет. Кто-то это сделал?

Несмотря на ее отрицательный ответ, я почувствовала в ней напряженность.

— Расскажи ей, Аманда.

Я подчинилась.

— Так как Кэти передала мне, чтобы я поехала на ранчо, и оставила мне ключик, Гэвин отвез меня туда сегодня. Мы нашли там этот дневник с вырванной дужкой от замка и оторванными страницами. Не хватает тех самых страниц, в которых, очевидно, шла речь о пикнике и смерти моей матери.

— Эти страницы ничего бы не значили, — сказала Кларита. — Кэти знала только то, что с самого начала было известно нам всем.

— Я сказал Аманде, что ты весь день после обеда была дома и несколько раз заходила ко мне.

— Это правда. — Кларита говорила уверенно и с достоинством, но я решила, что или она говорит неправду, или Хуан ее защищает. Что-то держало ее в напряжении.

— Я нашла там еще одну вещь, — сказала я, вынув из коробки бирюзовую маску и показав ее ей.

Она вскрикнула и с отвращением отвернулась.

— Эта маска тебя раздражает? — быстро спросил Хуан, явно встревоженный.

— Ты очень хорошо знаешь почему, — ответила она. — Ее нашли там в тот самый день. День, когда погибли Керк и Доро. Ее держала эта девочка. Мама отняла у нее маску. А потом она упаковала ее в коробку вместе с другими вещами и отвезла их на гасиенду. Я не видела ее с тех пор. Эта маска предвещает дурное, Аманда.

— Я знаю, — сказала я. — Когда я ее увидела, я сразу же почувствовала сильный страх.

— Мне об этом никто не рассказывал, — голос Хуана звучал раздраженно. — Маска постоянно висела на стене на ранчо, но когда я был там в последний раз, маска исчезла, и я не спрашивал о ней. Как она могла очутиться на площадке для пикника?

Если у Клариты были какие-то соображения на этот счет, она себя ничем не выдала. Она просто протянула руку, чтобы взять дневник со стола, и хотела уже унести его, но я ее остановила.

— Пожалуйста, тетя Кларита, я бы хотела прочитать оставшиеся страницы, если можно. Я так мало знаю о моей бабушке. А эта книга расскажет мне о том годе, когда мне было пять лет.

Она отдала мне дневник неохотно, и я положила его вместе с маской в коробку, которую принесла с ранчо.

— Теперь я пойду к себе, — сказала я. — Вы хотите что-нибудь еще, дедушка?

Он больше не задерживал меня, и Кларита отступила в сторону, чтобы меня выпустить. Когда я выходила, Хуан сказал:

— Ты помнишь наши планы, Аманда?

Я сказала ему, что помню, и что после обеда приду к нему в кабинет.

Уже приближался вечер, и мою комнату пересекали тени, когда я в нее вернулась. На кровати все еще лежала «Эмануэлла» Пола Стюарта, но я не была готова в нее погрузиться. Дневник моей бабушки интересовал меня больше, потому что он мог осветить мне прошлое, тяжким гнетом нависшее над настоящим.

Я села в кресло у окна и стала перелистывать страницы. Кэти ярко выражала свою индивидуальность, и были страницы, которые я с удовольствием бы прочитала подробнее, но во мне росло беспокойство, заставлявшее меня читать, как будто я ждала какого-то открытия. Я как будто стояла перед закрытой дверью, зная, что я могу внезапно ее распахнуть и увидеть за ней что-то ужасное. Но моя рука не могла двинуться и толкнуть дверь. Что-то удерживало мою волю и сознание. Может, эта книга придаст мне силы распахнуть дверь.

Кэти любила жизнь и свою семью, но она не надевала розовые очки и не обманывала себя. Она жила в реальном мире, в котором она ясно отдавала себе отчет в том, кто есть кто и что из себя представляет — может, не всегда одобряя, но всегда любя их и позволяя им быть такими, какие они есть. В ее словах читалась любовь к ее мужу Хуану, но иногда он приводил ее в отчаяние. Она беспокоилась о Кларите и втайне молилась за нее.

Однажды она написала:

«Кларита обречена на несчастливую судьбу. Мне не нравится человек, которого она любит, и я думаю, он на ней не женится». В то время, когда она это писала, она уже не могла иметь в виду Керка, и я подумала, кто же этот человек, которого Кларита любила, будучи уже взрослой женщиной.

Доротея была источником радости для Кэти, и она обожала двух своих внучек, Элеанору и Аманду.

Я более внимательно прочитала то место, где она писала о нас, постигая саму суть слов. Ее любовь ко мне — дочери Доротеи — чувствовалась в каждой фразе, написанной ее сильным почерком, и когда я читала это, мне захотелось плакать. Вот где была семья, которую я искала. Если бы только моя дорогая бабушка прожила столько, чтобы я могла встретиться с ней, когда я уже выросла.

Однако, когда она писала об Элеаноре, в ее словах было что-то странное, какая-то боль, какое-то несоответствие, как будто она себя принуждала. Здесь была любовь, но за ней что-то скрывалось — печаль ли, страх или сожаление? — из-за чего я подумала, что, может быть, даже когда она была маленьким ребенком, в Элеаноре уже проявлялись не очень привлекательные черты.

Она писала о том, что в город вернулся Керк Ландерс, и в ее тоне чувствовалась горечь и неуверенность, которые затем сменились облегчением, когда она поняла, что чувство, которое когда-то Доро испытывала к Керку, исчезло, и Доро уже никогда не покинет своего мужа. Но на этих страницах она беспокоилась из-за Керка. Вместе с Хуаном они любили Керка и воспитали его как своего сына, так же как они воспитали как свою дочь его сводную сестру Сильвию. Но теперь Керк нарушил атмосферу счастливой семьи, потому что он сам был несчастен. Хуан старался им руководить и давал ему мудрые советы, и только его одного Керк слушал.

Я перевернула страницу и наткнулась на имя Пола Стюарта. Керк не хотел, чтобы Пол женился на его сводной сестре, и однажды между ними вспыхнула серьезная ссора, и Керк сильно побил Пола. Их обнаружила Кэти, когда они дрались в нижнем патио дома. Ей с трудом удалось остановить их, но они оба уже успели нанести друг другу несколько серьезных ран, хотя Полу досталось намного сильнее, чем Керку.

Почерк Кэти, когда она писала об этом эпизоде, стал неровным, и она закончила описание словами: «Такие серьезные раны не так скоро затянутся. Хуан не должен об этом знать. Он болел и все еще слаб. Он очень любит Керка, и я не позволю расстраивать его из-за Пола».

В течение нескольких дней после этого она ничего не записывала. Потом наступило время пикника и приготовлений к нему. Скучный абзац, более похожий на перечень — список еды, которую нужно приготовить, гостей, которых нужно пригласить. Но что-то в этом абзаце было не так, потому что Кэти могла саму прозу жизни сделать яркой, внести элемент юмора в любое описание. Здесь этого не было — просто бесстрастный реестр, за которым она, может быть, хотела спрятать свои чувства.

Потом наступило время пикника, и слова вдруг оборвались, оставив меня в волнении и недоумении, потому что читать больше было нечего. Перебирая клочки, оставшиеся от оторванных страниц у корешка дневника, я находила то здесь, то там ничего не значащие слова, сохранившиеся на этих клочках. А одно слово имело смысл — оно стояло само по себе в самом низу одной из оторванных страниц. Слово «маска».

Я сидела с открытой книгой на коленях, пытаясь отдернуть завесу тайны. Но перед моими глазами клубился туман, и что-то во мне сопротивлялось воспоминанию. Я видела тогда что-то настолько ужасное,