колоколом. Чуть не умер? Никаких «чуть»! Я утонул. Он утонул… и вернул себя к жизни в момент смерти, создал новую реальность, где не было не только его смерти, но и обстоятельств, которые ее вызвали. Он отмотал ленту истории назад к определенному моменту – когда Джилли подначила его войти в воду, – а потом снова запустил вперед, и те же начальные условия привели к иному результату. Его не смыло в море, а выбросило на мелководье. Он не утонул, а только ушиб руку. А потом и эту травму, эту реальность тоже стер, на следующий день, создав еще одну – ту, в которой сейчас живет он и все прочие.

Я утонул.

Ноги делаются ватными, и он резко оседает на песок.

– Джек! – Джилли уже здесь. – Что с тобой?

Он не может говорить. Как бы там ни было, а объяснять ей он не станет. Он и себе-то не может объяснить.

– Вставай, – говорит она, поднимая его с песка. – Давай с солнца уйдем.

Он позволяет увести себя в тень под домом, едва соображая, что ему помогают идти. Потрясение собственной смерти вызвало тогда срабатывание силы в каком-то рефлексе самосохранения – это кажется осмысленным. Но с тех пор сила срабатывала еще дважды (как минимум – это те случаи, о которых он знает). Первый раз – позавчера, во время игры в скрэббл. Второй раз – вчера, когда они с Джилли устроили состязание по щипкам под водой. Оба раза его жизни ничего не угрожало.

А точно ничего?

Что, если оба раза была какая-то опасность, о которой он не знал? Опасность, которую он – или эта его сила – обнаружили втемную, неосознанно… как вот он и Джилли умеют ощущать нависшую угрозу, ничего не зная о ее природе, пока она не реализуется? Или только, если она реализуется, потому что иногда вопреки настоятельности предупреждения не происходит ничего, и остается лишь гадать, какой судьбы они избегли и что для этого сделали или чего не стали делать…

Он знает, что Джилли ему что-то говорит, но вместо того чтобы прислушаться к ее словам, думает о том, что же такое тянулось к нему из морских глубин. Он не видел этого, но ощущал: огромное осмысленное шевеление, оборачивающееся к нему с интересом хищника. От воспоминания сердце начинает биться чаще. Оба раза эта штука к нему тянулась? И взрыв трансформатора на той стороне шоссе № 1 – это в него чуть- чуть не попали?

И сейчас это тоже там – и тянется к нему.

Но что это такое? И зачем оно за ним охотится?

– Джек! – трясет его Джилли. – Ты что, заболел?

– Все нормально, – раздраженно отвечает он, отодвигаясь.

– С виду не похоже.

Тут ему приходит в голову, что результаты последних проявлений – перестановка букв в скрэббле, исцеление его руки, периферийные, но все же существенные перемены в мире – все это вторично по сравнению с настоящей целью. Побочные эффекты. Видимые признаки деятельности, необнаружимой человеческими чувствами – как температура указывает на войну в тебе между микроскопическими агрессорами и защитниками. Вспомнив носовые кровотечения, предшествующие, сопровождающие или следующие за сменой реальности, он проверяет, нет ли крови, но пальцы остаются сухими. И все же, думает он, что, если все время идут какие-то другие войны? Не только в его теле, но и вне его, и не слишком малые для человеческого восприятия, а напротив – слишком масштабные? Что, если его проснувшаяся сила бросила его прямо в гущу самой большой войны из всех… и в каком-то смысле самой малой тоже: войны, ведущейся во всех масштабах за право определять, что реально и что нет? Все стороны такого конфликта должны бы обладать такой же силой, как у него, и каждый (сколько же их может быть?) запутывает и распутывает реальности с двойной целью: сохранить свое существование и стереть существование других, как будто сумасшедшие боги ругаются над ткацким станком вселенной, играя в фантастически сложную и совершенно беспощадную игру.

– Вот, выпей.

Будто повинуясь ментальной команде тельпа, Джек берет пластиковую бутылку воды, которую достала из своего рюкзака Джилли, и пьет. Сколько раз он умирал? И кровь из носа – это всегда признак проигранной битвы, неверного хода, смерти и воскрешения, произошедших столь быстро, что поток осознания не прерывался, и сила включалась точно вовремя каждый раз, пока наконец – а рано или поздно так должно случиться – поток не прервется, и реальность, жизнь не пойдет дальше без него?

Я всего лишь мальчишка, думает он в ужасе, сжимает бутылку так, что вода выплескивается. Я не могу играть в эту игру. Я даже правил не знаю.

– Господи! – Джилли вытаскивает бутылку из его сжатых пальцев. – Да тебя трясет…

Она смотрит на него с заботой и страхом. Он должен ей рассказать, должен, как никогда раньше. Но не сейчас. Не здесь. Он ощущает невидимые силы, тянущиеся к нему в зловещем намерении, щупальца темной энергии, пробирающиеся сквозь моря времени, пространства и вероятности. Как будто бы стены и потолок, сама земля смыкаются вокруг него, словно лепестки цветка-мухоловки. И бесполезно твердить себе, как он все время делает, что все это – только его представление, потому что ужас реален. Испарина выступает на лбу, пот стекает по пояснице – это реально. И реальны ледяные пальцы, сжимающие в кулаке его сердце. Он должен выбраться. Убраться.

Оттолкнув Джилли, он бросается к велосипеду, стоящему у стены рядом с велосипедом Джилли.

– Эй!

Будто не слыша, Джек выкатывает велосипед из-под дома на солнце, пока Джилли, ругаясь и крича ему, чтобы подождал, возится со своим у него за спиной. Он врубает десятую скорость и уносится, не сказав ни слова, крутя педали в сторону Бейбери-роуд, мимо припаркованных машин пляжников с той стороны шоссе № 1, где частные дома Мидлсекса тянутся еще полмили до совершенно другой экосистемы: болотистая местность с господствующим сосновым лесом, чьи высокие переплетенные ветви дают прохладную тень просторным одноэтажным коттеджам на участках в четверть акра, которые едва, кажется, могут сдержать неустанное наступление лесов, наполненных змеями-черепахами-опоссумами. Здесь, на океанской стороне шоссе, песчаная почва гостеприимна лишь для жесткой травы, карликовых сосен да прочей неприхотливой растительности, под которой тощие кролики роют свои норы, а самые высокие предметы тут – дома, торчащие на сваях над песком, вроде его собственного, и ничего, кроме их крыш, не дает укрытия от неба.

Дрожащий зной поднимается от асфальта и аккуратно расположенных рядов припаркованных на каждой стороне машин, воздух вокруг Джека рябит, и легко представить себе, что едешь в псионическом поле вроде того, что мог бы создать Чеглок: пузырь воздуха, собранный и выкованный его волей в прозрачную мембрану тоньше яичной скорлупы, но тверже алмаза. Джилли уже не кричит ему, чтоб подождал, но он чувствует, как она сокращает расстояние у него за спиной. Он налегает на педали, будто пытается уйти от нее, переключает передачу – велосипед под ним спотыкается, потом бросается вперед, горячий воздух бьет в лицо. Молодая женщина, извлекающая сложенный шезлонг из багажника оливково-зеленого «вольво», улыбается ему, пролетающему мимо. Двое мальчишек, перебрасывающихся летающей тарелкой на дорожке перед каким-то домом, глядят вслед с откровенной завистью. На пересечении Дюна-роуд и Бридж-роуд пожилой охранник, сидящий за круглым белым столом под красно-белым полосатым зонтиком, похожим на гриб-мутант, поднимает глаза от бумаг с улыбкой доброго дедушки и машет рукой; когда Джек входит в поворот, шины проскальзывают на миг по песку и гравию, потом снова твердо вцепляются в асфальт.

Джек спрашивает себя, что прячется за этими лицами. Они в неведении об игре, которая вокруг них идет? Или он только что увидел, сам того не зная, одного или нескольких противников, стремящихся пробить его оборону и стереть его с доски? Снова он вспоминает, как они с Джилли играли по-настоящему в «Мьютов и нормалов» в таинственных коридорах и пустых классах средней школы «Лорд Балтимор», пока снаружи завывала и рычала Белль, словно самый страшный из страшных серых волков. Эта игра была реальнее, чем он тогда думал… или то была тень, отброшенная чем-то более реальным, чем он думал: этой игрой, в которой он играет за свою жизнь с неизвестными ему противниками… но один из этих противников, как понимает он сейчас, должен знать – или знает – о нем, иначе на него бы не нападали и его сила не отвечала бы, возвращая его к жизни, а с ним и весь мир… но не к той жизни, не тот мир.

Джек чувствует, что сходит с ума, а мысли все приходят и приходят, падают в мозгу, как костяшки