разведка Чеглока, единственный из всех сохранил крышу, пентада укрывается за остатками какого-то заросшего служебного строения. Перепутанные стебли серебристо-зеленого плюща извиваются, как застывшие змеи, переплетаются лозы, скопления лиловых и желтых цветов беззвучно раскрывают и закрывают лепестки, напоминая Чеглоку рыбьи рты. Весь день прошел в мокрых и промозглых сумерках под гнетущим, сланцево-серым небом, а теперь, когда солнце садится, даже это скудное освещение угасает. Дождь припускает сильнее, где-то ворчит гром и сверкают зарницы, возвещая приближение бури, накапливавшейся целый день. Такой бури, которой Чеглоку не рассеять, хотя ее приход он задержал. Сюда, в этот город, который карты называют Дэгсборо, они заглянули в поисках крова.

Окна и двери обветшалого дома зияют неправильными дырами, проливающими в мир темноту. Но все равно острые глаза Чеглока различают большие черные буквы над черной дырой, где когда-то, наверное, был главный вход: CP НЯ К ЛА «ОРД ЛТИМ», и граффити, покрывающие весь осыпавшийся фасад из красного кирпича: палимпсест выцветших фресок, грубые штрихи, изображающие половые акты, стилизованные имена и даты, нацарапанные ругательства и лозунги. Повсюду лемнискаты и священный символ нормалов: наложение Звезды, Креста и Полумесяца, Крестозвездный Полумесяц, и такие восклицания, как «СМЕРТЬ НОРМАЛАМ!» и «СМЕРТЬ МЬЮТАМ!». Живое напоминание, думает Чеглок, что Дэгсборо не всегда столь покинут, как повезло им найти его сегодня… или, точнее, не настолько покинут, как показалось ему в облете и Полярис в одновременном сетевом исследовании, но он ни тому, ни другому до конца не доверяет. Много есть мест, где можно спрятаться в разрушенном городе, и он не думает, что нормалы – или, кстати, гризлеры – больше любят торчать под дождем, чем он сам.

– Что ж, вид гостеприимный, – говорит Феникс.

Салмандер поднял температуру тела так, что дождь шипит и испаряется на его черной коже, как на горячей плите. От асбестового рюкзака идет пар.

Халцедон пожимает плечами, с капюшона и плаща льется водопад.

– Все лучше, чем еще ночь под открытым небом.

– После тебя, Халц, – приглашает Моряна.

Она сняла сухопутный костюм и осталась только в шортах. Для нее такая погода лучше всего, что бывает на суше.

Никто не двигается. Слышно лишь ворчание грома, стоны ветра, ровное шипение и шкворчание испаряющихся капель.

Наконец Полярис встает, поправляет рюкзак под плащом.

– Смешно. Что, так и будем всю ночь здесь стоять?

– Не нравится мне мысль вот так, дуриком, войти в парадную дверь, – бурчит Халцедон. – А заднего входа тут нет?

Полярис вздыхает, явно услышав сомнения в ее квалификации.

– Есть задний вход, – сообщает она. – Но в нем нет необходимости. В такой развалине это одно и то же. Никого там нет, если не считать нескольких диких собак и кошек, развалины пусты. Весь Шансом проклятый город пуст, сечете? Если бы вы так не боялись Сети, дали бы мне вас виртуализовать и посмотрели бы своими глазами.

– Мы не боимся, – возражает Халцедон. – А только Сеть – это для нормалов.

– А я тогда кто? – резко спрашивает Полярис.

Все молчат.

Наконец говорит Феникс:

– Пол, осторожность не повредит.

Полярис закатывает глаза:

– Вот спасибо, Ложная Тревога!

– Я тебе сказал, чтобы ты меня больше так не называла!

– Слушайте, давайте проголосуем, – быстро предлагает Чеглок, пока они не разругались всерьез. – Кто хочет войти через задний вход, поднимите руки.

Поднимаются четыре руки.

– Ладно, – соглашается Полярис. – Тогда пошли.

Они обходят дом, Полярис впереди. Ступает непринужденно, будто на вечерней прогулке по бульвару в Многогранном Городе. Чеглок и другие спешат за ней, прячась в жалком укрытии неровного кольца кустов и деревьев. – Не слышно звуков, не видно движения, никаких признаков жизни в развалившемся доме – хотя Чеглок и не ожидал, что они будут. Наверное, – Полярис права, но и Феникс тоже. Здесь Пустыня, и паранойя себя оправдывает.

Задняя сторона здания настолько похожа на фасад, что какую-то секунду Чеглоку кажется, будто под дождем они не остановились вовремя и обошли полный круг. У него возникает чувство, что вся эта история не стоила возни, можно было бы найти и лучшее укрытие от бури. Но тут он замечает отсутствие букв над зияющей пастью двери, и недоумение проходит, оставив за собой чуть беспокоящее неуютное ощущение, будто он налетел на паутину в сумерках. Он проводит рукой перед лицом, словно смахивая ее.

– Так будем входить, Чег, – доносится голос Полярис, полный язвительности, – или ты предпочтешь голосовать еще раз?

– Шла бы ты, Пол!

Она со смехом поворачивается и направляется ко входу. Остальные в угрюмом молчании следуют за ней. А потом перед самой дверью Полярис резко останавливается. И сразу же Чеглок чувствует холодный, жесткий удар, с которым ее разум входит в его мозг, ее мысли проникают в его мысли. Псионическое вторжение быстро и соблазнительно… и все же это обнаженное проявление силы грубо – неотразимо, ему невозможно противиться, хотя можно негодовать, пусть даже отлично зная, что только в случае крайней необходимости тельпам разрешено воздействовать своей силой на других мьютов без предварительного согласия.

Нормалы! – звенит в голове голос Полярис. Западня!

И в тот же миг, не успев даже ахнуть от удивления или осознать первые искорки страха, Чеглок испытывает тошноту ментального разделения, сжатия и переноса, сопровождающую каждую виртуализацию. Как будто клочок его ума, его сущности, отделили, сложили в бесконечно малый комочек, выдернули, оставив привязанным парапсихической пуповиной, и та тянется, тянется, но никогда не порвется.

Он знает, что остальных Полярис тоже предупредила, она тащит их в Сеть, где сперва развернет их в виртов, потом виртуализованные разумы объединит в гештальт мьютов. Такие гештальты умеют действовать со сверхъестественной координацией на трех взаимопроникающих плоскостях реальности: физической, псионической и виртуальной. Процесс занимает в физическом мире около трех секунд, но Чеглоку он кажется куда более долгим. Как будто он в собственном теле стал пассажиром, в собственном разуме – зрителем. Это всегда было для него переживанием неприятным и дезориентирующим. Иррациональный страх Сети не отпускал его с тех самых пор, как он вышел из Врат Паломника, покинув Многогранный Город.

Формирование гештальта мьютов – это уменьшение и в тоже время усиление, потому что точно так же, как гештальт функционирует единым телом, управляет им единый разум, рожденный в слиянии отдельных виртуализованных разумов, его составных частей, и этот сверхразум удерживается от распада волей создавшего его тельпа. Но именно эта способность тельпов – требование покоряться которой один из инструкторов полета в Вафтинге назвал «невыносимой необходимостью» – дает мьютам самое большое их преимущество над нормалами. В больших битвах сотни тельпов связывают тысячи или десятки тысяч солдат-мьютов в объединенные гештальты, нападающие с невероятной точностью, ослепляющей быстротой и смертоносным умением. Броня и оружие нормалов этого выдержать не могут. Зато у нормалов есть другое преимущество: простая численность. Даже гештальт мьютов не способен устоять против численного превосходства втрое или вчетверо. Вот почему программа размножения мьютов настолько жизненно важна: без нее противник победит армии Плюрибуса Унума, используя простейшую стратегию истощения.

В первую секунду перехода физические чувства Чеглока продолжают работать нормально, принимая информацию и транслируя ее в электромеханические импульсы, летящие в мозг. Там информация обрабатывается, нейроны посылают команды по нервам, и тело повинуется: крылья распахиваются, он