Шанса?

– Но, Моряна, – возражает Халцедон, – ведь правда, что я знаком с тобой лишь сегодня с утра – не такая уж древняя история, но даже за этот краткий промежуток от моего внимания не ускользнуло, что ты носишь на себе кости, как все мы. Я даже видел, как ты их метала, решая, возвращаться ли сюда, чтобы ждать Чеглока. Более того, ты послушалась результата метания. Если будущее нельзя предсказать, зачем тогда вообще давать себе труд метать кости, тем более слушать, что они говорят?

Чеглоку кажется, что на лице руслы – одно лишь неподдельное любопытство. Осенние блики оранжевого и желтого танцуют у нее на голове, во впадинах ушных раковин, а она наклоняется, чтобы сама ответить вопросом на вопрос:

– О Шанс, да неужто ты, Халцедон, хочешь мне сказать, будто даже не слышал, что такое вера?

За спиной у Чеглока звенит смех.

– Вот тут она тебя прижала, Халц! Никогда не спорь с руслом, без штанов останешься.

Чеглок оборачивается – этот голос ему знаком.

– А, – говорит Феникс, – последний член нашей пентады, Чеглок. Позволь тебе представить…

– Мы старые друзья, – произносит усмехающаяся тельпица с лицом сердечком – та самая, что направила его неверной дорогой. – Меня зовут Полярис. Надеюсь, ты на меня не в обиде?

Не замечая протянутой руки и – насколько это получается – ее владелицы, Чеглок поворачивается к Халцедону:

– Отчего ты меня не предупредил? Уже дважды сегодня ты промолчал, когда следовало говорить.

– Н-ну, я боялся, что ты сделаешь что-нибудь такое… необдуманное, – отвечает шахт, выражая всем своим видом неловкость, насколько способна на это груда оживленных камней в темных тонах. – Мы же теперь пентада, должны друг с другом уживаться.

– Не думаю, – буркает мрачный Чеглок.

– Не дуйся, Чег. – Полярис проводит рукой по ежику черных волос. – Это была шутка!

– Шутка? – Он рассерженно поворачивается к ней. – Из-за тебя я упустил возможность видеть Назначение Имен!

– Назначение уже кончилось, – отмахивается Полярис. – К тому же оно только для деревенщины.

– Это я деревенщина?

Феникс переводит взгляд с него на нее и обратно:

– Это… вот тот, который…

– Тот самый эйр, о котором я вам рассказывала, – говорит Полярис. – Тот, у которого привычка… м-м… терять. Сперва завтрак, потом дорогу. Сейчас – смотрите – собирается потерять терпение.

У Чеглока гребень надулся полностью. Ничего ему так не хочется, как стереть эту наглую усмешку с тельповой рожи. Но, какое бы удовлетворение это ни принесло, в итоге он лишь добьется неприятностей со Святыми Метателями.

– Я ничего терять не собираюсь, – говорит он со всем достоинством, которое удается собрать. – Кроме тебя. – И поворачивается, собираясь уходить.

– И куда же ты идешь? – спрашивает Полярис.

– В Совет.

– Дорогу подсказать?

Он устремляется прочь, проталкиваясь сквозь толпу, преследуемый ее смехом… да и не только ее.

– Чеглок, постой!

Это Халцедон. Чеглок не обращает внимания, выходит из общего зала и решительно шагает к входной двери. Но не успевает дойти, как мощная лапа шахта смыкается на его руке и заставляет остановиться. Чеглок пытается вывернуться, но хватка железная. Нет, без псионики не получится. А из-за гасящего поля, наведенного тельпами Коллегии, псионику здесь не применить. Он беспомощен, как последний нормал.

– Отпусти мою руку, Халцедон.

– Ничего хорошего от похода в Совет не будет, – говорит Халцедон. – Когда назначения сделаны, они окончательны.

– Я подам петицию о переназначении.

– Тебе его не дадут. Личный спор – не основание.

– Тогда я буду действовать через их головы, обращусь прямо к Шансу. У меня такое право есть.

– Да, метнуть кости ты можешь. Но помнишь, какое наказание за проигрыш?

Каждый свободный мьют имеет право обжаловать решение Совета метанием двух двадцатигранных костей. Святые Метатели предоставляют кости и свидетельствуют апелляцию. Успешный бросок костей отменяет решение Совета. Но цена неудачи может быть суровой – от срока принудительных работ до вечного изгнания.

– Посмотри на вещи трезво, Чеглок, – говорит Халцедон, выпустив наконец его руку. – Тебе от нас деваться некуда. И Полярис не такая уж плохая – для тельпицы. Просто ты не с той ноги встал.

– А кто в этом виноват? – спрашивает он. – Я ей не доверяю, да и тебе тоже. Только глупец отдаст свою жизнь в руки тем, кому не доверяет. Я скорее заявлю об отказе, чем шаг сделаю из Врат Паломника в составе этой пентады.

– Тебе решать. Но ты действительно хочешь, чтобы в твоем личном деле была такая запись? Прежде всего, тебе снова придется пройти Испытание, и я слыхал, что к отказникам экзаменаторы особенно суровы. Но допустим, ты его пройдешь и будешь назначен в новую пентаду – как ты думаешь, другие мьюты не будут знать твоей истории? И кто-нибудь когда-нибудь поверит отказнику? Ты бы поверил?

– Когда я объясню…

– Не ври сам себе: никакой разницы не будет. Святые Метатели тебя тут же на карандаш возьмут как потенциального отступника от веры, не говоря уже… сам знаешь, о чем. – Считалось, что лишний раз помянуть Факультет Невидимых – значит накликать беду. – А еще, – продолжал Халцедон, – подумай о других. Ладно, у тебя нет теплых чувств ко мне и к Полярис, но что тебе плохого сделали Феникс и Моряна? Их за что наказывать?

– Я никого не наказываю.

– Сомневаюсь, что Моряна с тобой согласится. Как она сказала? «Каждое действие начинается с эгоистического интереса».

– И это ты мне читаешь нотации насчет эгоистического интереса! Ты мог нас избавить от кучи хлопот, просто открыв рот, когда Полярис меня послала в другую сторону.

– Знаю, и можешь мне поверить, сожалею об этом.

– Ты трус! – говорит Чеглок.

К его удивлению, шахт кивает бесформенной головой.

– Да, в некоторых отношениях, думаю, я такой. Но вопрос вот в чем: а ты?

– Я – потерпевшая сторона!

– Это не ответ, это увертка.

Ни слова больше не говоря, Халцедон поворачивается и уходит в общий зал.

Чеглок смотрит ему вслед, а потом – раньше, чем Дербник, или Кобчик, или, упаси Шанс, Голубь – успевают его здесь найти, выбегает из дверей гостиницы.