разум. Но задержать его просто необходимо, по крайней мере до тех пор, пока я не повидаюсь с Джайлсом. — Он снял телефонную трубку. — Дайте мне, пожалуйста, город, 57-38 — Вы хотите встретиться с сэром Джайлсом, когда он вернется? — спросила Хлоя.

— Мне придется встречаться со всеми, — вздохнул лорд Эргли. — И с Джайлсом, и с вашим Хаджи, и с Кумберлендом. Что поделаешь, раз уж я попал в самую середину этой истории… Мистер Монтегю? Ах, нет? А нельзя ли его позвать? Это лорд Эргли. Это ты, Реджинальд? Слушай, я только из министерства иностранных дел… и я тебе самым настоятельным образом советую ни единой живой душе ни слова не говорить о камне У тебя ведь есть один? Ну вот, лучше даже не смотри на него… Что?!

Хлоя с беспокойством смотрела на судью. Судья же, сосредоточенно сдвинув брови, слушал. Примерно через минуту он с досадой произнес в трубку:

— Да, я понял. Но все равно, хоть об этом молчи. А кто он такой, этот Энгус М. Шилдрейк? Я не знаю такого человека… Ох ты! А до него можно добраться? Нет… нет, не думаю, что у тебя лучше получится. Ладно. Предоставь это мне. Пока.

Он положил трубку и посмотрел на Хлою.

— Ну как вам это нравится? Он уже успел продать камень какому-то новоявленному американскому Ротшильду по имени Энгус М. Шилдрейк И американец этот не то уже уехал, не то вот-вот уедет.

— Как? — воскликнула пораженная Хлоя. — Он же не мог продать свой единственный камень!

— Нет, конечно, — усмехнулся лорд Эргли. — Он поделил его и продал новый.

— А как же оправа? Он ведь собирался заказывать оправу…

— А тут ему подвернулся как раз Энгус М. Шилдрейк, самый богатый человек в Айдахо, да к тому же собравшийся уезжать. Не до оправы. Реджинальд уговорил его всего за час.

А Кумберленд еще толковал мне об осторожности! Да какая может быть осторожность, когда за дело берется Реджинальд!

Хлоя, позвоните в «Савой», узнайте, может быть, этот Шилдрейк еще не уехал?

Хлоя немедленно занялась телефоном и через несколько минут доложила:

— Его не будет в городе до понедельника.

— Так, а сегодня — пятница, — сказал лорд Эргли. — Эх, надо мне было засадить этого Реджинальда под каким-нибудь благовидным предлогом! Но теперь поздно. Что ж… С послом встречаться бесполезно, пока я не поговорю с Джайлсом. Боюсь, не начал бы и он тоже размножать камни. Однако его не поторопишь. Видно, и в самом деле придется ждать до понедельника. А тем временем попробую поговорить с этим юным коммерсантом, черт бы его побрал!

— Вы в это верите? — спросила Хлоя.

— Во что? В камень? Пожалуй, да. Вот только не пойму, почему наш друг с Востока назвал его Пределом Стремлений.

— А как вы думаете, что он имел в виду, когда говорил, что путь к камню — внутри камня? Какой путь? Куда?

— Не знаю, — покачал головой лорд Эргли. — Впрочем, наверное, он прав. Нельзя обрести знание, не прилагая усилий.

Нельзя стать сильным без тренировки. Да и вообще нельзя стать кем-то, не становясь им. По-моему, это очевидно, правда?

Однако, — продолжал он, словно размышляя вслух, — становясь кем-то, человек перестает быть тем, кем он был, и никто, кроме него, не скажет, сколько он потерял, а сколько приобрел.

А вы кем хотели бы стать, Хлоя?

Лорд Эргли часто называл ее по имени. Девушка не обратила бы на это внимания, но, видимо, на этот раз что-то в голосе судьи тронуло неведомую струну в ее сердце, и она, с нежностью взглянув на своего патрона, смущенно ответила:

— Я не знаю.

— Вот и я тоже не знаю, — печально улыбнулся лорд Эргли. — И про себя знаю даже меньше, чем про вас. Я — тот, кто я есть, но этого мало.

— Вы — Верховный судья, — подсказала Хлоя.

— Да, я Верховный судья, — задумчиво повторил лорд Эргли. — Но мой земной путь близится к концу, а я так до сих пор и не знаю, имею ли я право судить. Но все же, — он попытался вернуть голосу всегдашнюю легкость, — все же мы попытаемся сделать, что сможем, — он кивнул на страницы рукописи «Природы Закона». — Не думайте об этой истории.

Все равно до понедельника ничего не сделаешь. Если что-то произойдет раньше, я дам вам знать.

— Но, может быть, я все-таки могла бы что-то…

— Нет. Никто не может. Единственное, что нам по силам — это бросить все, как есть. Хотите попасть домой с помощью камня? — неожиданно предложил лорд Эргли.

— Нет, спасибо, — отказалась Хлоя. — По-моему, я его боюсь.

— Выбросьте все из головы до понедельника, — посоветовал лорд Эргли. — Сходите-ка лучше сегодня в театр.

Если будет необходимость, я разошлю столько же посыльных, сколько было у царицы Савской перед тем, как ей появиться у царя Соломона. Они вас разыщут.

— Я и правда собиралась в театр, — сказала Хлоя, — но теперь мне кажется, что лучше отложить это на потом.

— Ну и напрасно, — не согласился судья. — Идите. А в понедельник возьмемся за сэра Джайлса, посла, Реджипальда с его Шилдрейком, за Хаджи и Кумберленда, а если еще кто появится, и с ними разберемся. Отправляйтесь домой.

К полуночи Хлоя уже жалела, что послушалась совета лорда Эргли. Вечер не удался. Это понял даже молодой человек, сопровождавший ее. Хлоя досадовала на себя. Она весьма серьезно относилась к увеселениям и ставила себе в вину меланхолическое настроение своего спутника. Фрэнк Линдсей всю неделю корпел у себя в конторе, да и по вечерам занимался допоздна, готовясь к скорому экзамену на звание эксперта по оценке и продаже недвижимости, и хотя бы тем заслуживал маленького праздника. Но все усилия Хлои оказались напрасны. В конце концов они расстались, и ее заключительное «доброй ночи» так и не смогло скрыть обидного равнодушия, которое она старательно прятала весь вечер.

Фрэнк, естественно, не мог догадаться, что сегодня он невольно соперничал в сознании Хлои с двумя серьезными конкурентами — царем Соломоном и Верховным судьей. И если с Соломоном еще можно было кое-как справиться — за ним пока не стояло ничего, кроме изумления и страха, то несколько патетическая натура Фрэнка по всем статьям проигрывала спокойной, любезно-ироничной манере лорда Эргли. Нет, Фрэнк был вполне приятным молодым человеком, но чего-то их отношениям с Хлоей недоставало, и со временем эти отношения не становились ближе. По крайней мере, Хлое они представлялись явно недостаточными.

Впрочем, Хлое казалось, что и все остальные люди на свете едва ли способны на большее. Когда, уже лежа в постели, она подвергла нелицеприятной ревизии все свои занятия и стремления, то поняла, что жила до сих пор лишь небольшой частью своей сущности, а всплески физического возбуждения или сосредоточение на каком-нибудь предмете просто позволяли ей ненадолго забыться. Оправдания такой жизни не существовало и существовать не могло. Сейчас ей овладела печаль, так часто свойственная юности. Пожалуй, там присутствовали и толика скорби, которую в этом возрасте еще не просто осознать, и некоторая доля неудовлетворенности. Она искала и не находила хоть что-нибудь, чему можно довериться: самый высокий восторг долго не удержать; самая честная дружба таит в себе измену и страдания. По крайней мере, среди ее друзей, особенно молодых людей мужского пола, вряд ли нашелся бы хоть один, ценивший дружбу ради Хлои, а не ради собственного удовольствия. Эти мысли моментально дали ей возможность обвинить себя в эгоизме. В самом деле, кто дал ей право требовать чего бы то ни было от других людей? И чего тут вообще можно требовать, кроме тривиального полового влечения? Ну хорошо, а что за радость в этом жарком и душном туннеле сорвавшихся с цепи эмоций? Ни смеха, ни ясности, ни блеска интеллекта, которые она так ценила, ни тем паче умиротворения, которого так жаждала ее душа.

Мысли Хлои по касательной скользнули к Реджинальду Монтегю и его аферам с камнем. Может быть, в этом смысл Поредела Стремлений? Обретя камень, люди обретут новые скорости… как будто для мироздания