— О Джейсоне.

— Ну и поговорите с Джейсоном.

— Не могу. Он меня не станет слушать.

— Это вас удивляет?

И-Ди скорбно вздохнул:

— О’кей. Я понимаю, ты на его стороне, и это естественно. Но я не стремлюсь ему навредить. Наоборот, хочу помочь. Могу добавить: время не ждёт. Речь идёт о его благосостоянии.

— Я вас не понимаю.

— Но я не могу доверить это проклятому телефону. Я сейчас во Флориде. Двадцать минут от вас. Подъезжай к отелю, с меня стакан — и можешь послать меня куда угодно, прямо в лицо. Прошу тебя, Тайлер, не выламывайся. В восемь, в баре вестибюля, «Хилтон» на девяносто пятом шоссе. Может быть, от твоей теперешней покладистости зависит чья-то жизнь.

Он положил трубку, не дожидаясь моего ответа. Я тут же позвонил Джейсону.

— Хм… Если верить слухам, И-Ди теперь ещё менее сахарный, чем был раньше. Так что будь осторожен, Тай.

— Да я к нему и не собирался.

— Конечно, я тебя не буду уламывать. Но, может быть, имеет смысл съездить.

— Он мне, кажется, уже достаточно отвесил плюх.

— Понимаешь, надо бы всё же выяснить, что он там затевает.

— То есть ты хочешь, чтобы я с ним встретился.

— Только если это тебе удобно.

— Удобно? Ну ты даёшь!

— Хорошо, решай сам.

Что ж, я преисполнился сознанием выполняемого долга, влез в машину и порулил мимо всяких пёстрых тряпок, флагов и плакатов (дело было на следующий день после Дня Независимости), мимо уличных торговцев сувенирами (нелицензированными, готовыми в любой момент при виде полицейской мигалки сорваться с места в своих помятых пикапах), репетируя в уме гневные отповеди, смачные ругательства, которые я швырну в наглую физиономию этого старого хлыща, этого… До «Хилтона» я добрался, когда солнце уже опустилось за карнизы, а гостиничные часы показывали 20:35.

И-Ди сидел за столиком, целенаправленно накачиваясь алкоголем. Увидев меня, он удивился. Встал, схватил под руку, отволок на виниловый диванчик в нише, напротив своей особы.

— Выпьешь?

— Я ненадолго.

— Выпей, Тайлер. Это улучшит настроение и восприятие.

— Ваше уже улучшило? Лучше скажите, чего вы от меня хотите, И-Ди.

— Что человек на меня сердит, можно понять по тому, что он моё имя произносит. Как будто посылает подальше. Мол, иди ты, И-Ди, в… и так далее. Ты на меня сердит. Из-за чего, из-за той патриотической мадам, не знаю даже, как её звать, и доктора… чёрт… Малмстейна? А я ведь даже и не знал об этой афере, то есть узнал, когда её уже провернул мой штат. Ретивые ребята, предприимчивые. Так, к твоему сведению.

— Мне от этого легче?

— Ну, виноват. Моя ответственность. Прошу прощения, искренне. Давай, поговорим лучше о другом.

Почему я не встал и не ушёл? Думаю, потому что он не находил себе места от беспокойства, чуть ли не от отчаяния. И-Ди всё ещё мог излучать этакую автоматическую снисходительность, внушавшую его семье безмерное уважение. Он мог казаться уверенным, но уверенность утратил. Руки его в промежутках между фразами беспокойно чего-то искали, потирали подбородок, мяли коктейльную салфетку, приглаживали волосы. Он замолчал, приложившись ко второму стакану. Пожалуй, уже не второму. Официантка, сновавшая между столиками, поглядывала на него как на старого знакомого.

— Джейсон к тебе прислушивается, — прервал он, наконец, молчание.

— Почему вы не попытаетесь поговорить с ним? — Да ведь ясно, почему. — Ну ладно, что я должен ему передать?

И-Ди уставился на меня с недоверием, прищурился. Перевёл взгляд на свой стакан:

— Скажи ему, чтобы прикончил проект репликаторов. Буквально. Чтобы вырубил криогенераторы. Чтобы убил этих ублюдков.

Пришёл мой черед удивляться:

— Вы же понимаете, что это безнадёжно.

— Не дурак, понимаю.

— Тогда почему…

— Он мой сын, Тайлер.

— Как это вы вдруг вспомнили.

— Он не перестал быть мне сыном из-за политических расхождений. Я не столь туп, чтобы на меня подействовала разница во взглядах, пойми. Если я не согласен с ним, я не перестаю его любить.

— Ну, я вижу, что вижу.

— Да ничего ты не видишь. — Он открыл рот, закрыл снова, что-то подумал, что-то решил, заговорил снова: — Джейсон пешка в игре Ван Нго Вена. Пусть очнётся и сообразит наконец, что происходит.

— А кто воспитал его пешкой? Он был вашей пешкой. А теперь, когда его использует кто-то другой, вы возмущаетесь.

— Чушь собачья… То есть верно. Или отчасти верно, не знаю. Может быть, нам всем нужно вкатить коллективный семейный клистир, но сейчас не в этом дело. А дело в том, что вся вашингтонская верхушка души не чает в вашем марсианине и его грёбаных репликаторах. Это понятно: дёшево и сердито, избирательской массе нравится. Зверушки какие-то невидимые… А то, что это бесполезная затея, никого не колышет. Любые потуги ни к чему не приведут, а когда из-за горизонта появится красное солнце, все мы дружным хором споём иную песню. Что, не так? Они подают всю затею как ловкий ход ушлого карточного шулера, но на самом деле это фокус второразрядного ярмарочного фигляра, рассчитанный на простофиль- деревенщин.

— Интересная точка зрения, доскональный анализ, но…

— Стал бы я тебя уламывать ради пустого теоретизирования, ради интересного анализа? Если хочешь возразить, возражай по существу, задавай вопросы по сути.

— Какие, например?

— Например, кто такой Ван Нго Вен? Кого он представляет, чего добивается. Его сервируют как Махатму Ганди в обличье доброго гномика. Он прибыл, потому что они там чего-то от нас хотят. Чего-то хотели ещё тогда, когда его отправляли.

— Очевидно, хотели запустить репликаторы.

— Логично.

— Это преступление?

— Давай лучше спросим, почему они сами их не запустили?

— Потому что без согласования с нами не хотели выступать от лица всей Солнечной системы. Потому что такие операции нельзя проводить в одностороннем порядке.

И-Ди закатил глаза:

— Надо же, какая щепетильность. Это всё сусальный охмурёж, Тайлер, эти дипломатические байки о плюралистическом подходе и тэ дэ. Это всё равно что мурлыкать «люблю больше жизни, дорогая» для того, чтобы подруга ноги раздвинула. Ну разве что наши марсиане ангелы небесные, спустившиеся, чтобы нас спасти. Во что, как я полагаю, ты и сам не слишком веришь.

Того, что марсиане отнюдь не ангелы небесные, Ван вовсе не скрывал с самого начала.

— Глянь на их технологию, — продолжал напирать И-Ди. — Они уже с тысячу лет как развивают биоинженерию на недоступном нам уровне. Если бы они хотели заселить галактику нанороботами, давно бы это сделали и без нас. Почему они от этого воздержались, если отвлечься от версии об их ангельской природе? Очевидно, потому, что не хотят получить по шапке.

— По шапке… от гипотетиков? Но они знают о гипотетиках не больше нашего.

— Так они утверждают. Но даже если так, они могут их бояться. Что до нас — мы уже проявили себя полными кретинами, не так давно обстреляв полярные артефакты. Давай ещё и это добавим, чего там. Чёрт побери, Тайлер, это же классическая подстава.

— Или у вас больное воображение.

— Ага, классический диагноз: спин-шизофрения. Мы все здесь шизики. Все знаем, что существуют какие-то злобные силы, которые нас зажали в кулаке, — чем не паранойя?

— Я вообще-то всего лишь врач общего профиля, не психиатр. Но умные люди говорят…

— Умные люди — это для тебя, конечно, Джейсон. Джейсон успокаивает, Джейсон поёт, что всё в норме.

— Не только. Вся администрация Ломакса. Большинство членов Конгресса, обе палаты.

— Они опираются на своих консультантов. А консультанты все как один под гипнозом, как и Джейсон. Что движет твоим другом Джейсоном? Страх. Чего он боится? Смерти? Как бы не так. Он боится умереть невеждой. Если он умрёт невеждой, значит, род человеческий сгинет, не зная, от чего. А это с его точки зрения явный непорядок. Как же так, вид, считающий себя разумным, позволил стереть себя с лица Земли, вычистить из Вселенной, не зная, отчего и почему. Может, вместо моей паранойи поразмысли лучше о джейсоновской мании величия. Он задался целью вызнать природу «Спина» перед тем, как погибнет. А тут появляется Ван и суёт ему инструмент познания. Как же не клюнуть на такой соблазн. Это всё равно что пироману спички подарить.

— И вы хотите, чтобы я ему всё это сказал?

— Не знаю. — И-Ди вдруг помрачнел. Может быть, возмутился накопившийся в крови алкоголь. — Я думал, что, коли он к тебе прислушивается…

— То что?

И-Ди закрыл глаза:

— Бесполезно? Пусть так. Но я пытался. Для очистки совести. — Я чуть не вздрогнул от неожиданности, услышав из уст И-Ди слово «совесть». — Если говорить откровенно… Я как будто наблюдаю крушение поезда в замедленном темпе. Колёса локомотива уже соскользнули с рельсов, но машинист ещё ничего не заметил. Что делать? На тормоз жать уже поздно, стоп-кран не сорвёшь. Не успеешь даже крикнуть. Всё бесполезно. Но он мой сын, Тайлер. Машинист в локомотиве — мой сын.

— Он подвергается такой же опасности, как и все остальные.