атрофии — или, иначе, СПАССА копытных — поразил дюжину стран от Бразилии до Эфиопии. СПАССА представлял угрозу и для человека, но современными средствами его успешно лечили, и он представлял угрозу, по сути, лишь для населения стран третьего мира.

От израильских фермеров естественно было бы ожидать строгого соблюдения всех санитарных норм, поэтому вспышка Энидемии застала всех врасплох. Ещё более возмутительным выглядел тот факт, что первый случай заболевания указывал на источник из Соединённых Штатов, откуда нелегально поставили в Израиль оплодотворённые яйцеклетки.

В Штатах след привёл к религиозному благотворительному фонду под названием «Слово ко всем сословиям» (СквС) со штаб-квартирой в промышленном парке под Цинциннати, в Огайо. Для какой надобности СквС занялся контрабандой коровьего семенного фонда в Израиль? Как выяснилось, с благотворительностью цели фонда не имели ничего общего. Через десяток подставных фирм следствие вышло на странный конгломерат церквей Судного Дня, Промысла Божия, Армагеддона и тому подобного, а также разномастных полумафиозных общественно-политических группировок. Одна из разделяемых ими библейских доктрин проистекала из книги Чисел (глава 19) и намёков в текстах от Матфея и к Тимофею. Согласно их верованию рождение в Израиле «рыжей телицы без порока и недостатка» станет предвестием Второго Пришествия Иисуса Христа и воцарения Его на земле.

Идея не нова. Иудеи-экстремисты в Израиле полагали, что «всесожжение» всё той же телицы на Храмовой горе в Иерусалиме ознаменует пришествие Мессии. Последовали нападения на храм Скалы, одно из них нанесло ущерб мечети аль-Акса и чуть не развязало очередную полномасштабную войну на Ближнем Востоке. Израильское правительство вроде бы пыталось справиться с экстремистами, но смогло лишь загнать их в подполье.

Согласно новостям на Среднем Западе и Юго-Западе США СквС держал несколько скотоводческих хозяйств, тёлки которых рассматривались как воины предстоящего Армагеддона. Целью ставилось выведение кроваво-красной коровы, телицы из телиц, превосходящей всё достигнутое в многочисленных прежних опытах.

Конспирация — основной закон всяких заговорщиков, и эти фермы успешно уклонялись как от федерального надзора, так и от соблюдения утвержденных правил содержания и кормления скота. Не сообщили они и о вспышке коровьего СПАССА, случившейся сразу через границу, в Ногалесе. Заражённые яйцеклетки отправились в Израиль, на одной из ферм Негев развились в особей сочной красно-рыжести, которые, однако, дружно пали жертвами респираторных расстройств чуть ли не сразу после рождения. Трупы тихонько закопали, однако избежать заражения не удалось. Инфекция распространилась на взрослое поголовье, не пощадив и нескольких работников ферм.

Новость для американской администрации, что и говорить, не сахарная. Федеральная администрация по контролю за лекарствами оповестила о пересмотре и ужесточении политики, департамент национальной безопасности арестовал счета СквС и устроил настоящую охоту на все замешанные в афере церкви и иные организации, группы, фирмы. Экран демонстрировал нам федеральных агентов, выносящих из разных помещений ящики с конфискованными документами, опечатывающих кабинеты и целые здания — в том числе и церковные.

Модератор упомянул ряд преступных группировок по именам.

Прозвучало и наименование «Иорданский табернакл».

На подъезде к Падангу мы сменили карету скорой помощи Ниджона на легковой автомобиль с водителем минанг и скоро оказались во дворе складской базы, зажатой между шоссе и побережьем. На обширной огороженной гравийной пустыне возвышались пять здоровенных ангаров, крытых листовым железом. Между ними под навесами серели укрытые полиэтиленовой плёнкой горы цемента. С краю на подъездном пути ржавела одинокая железнодорожная цистерна. У самых ворот, в дощатом бараке, украшенном вывеской «Байюр форвардинг», разместилась контора.

Ина объяснила, что здесь находится одно из предприятий её бывшего мужа. Его мы почти тут же увидели в приёмной. Корпулентный господин, щёки-яблочки, канареечного цвета пиджачная пара — Джала смахивал на пивную кружку, оформленную в виде сидящего толстопуза. Бывшие супруги дружески обнялись, как и положено разведённой по взаимному согласию паре, после чего Джала пожал руку мне и нагнулся, чтобы обменяться с Эном солидным рукопожатием двух настоящих мужчин. Присутствующему персоналу Джала представил меня как импортёра пальмового масла из Саффолка, вероятно, предназначая эту информацию для возможной передачи в какие-либо инстанции новых реформазов. Затем мы уселись в его семилетний BMW на топливном элементе и отправились на юг, к Телук-Байюру. Джала и Ина сидели впереди, мы с Эном сзади.

Телук-Байюр — порт к югу от Паданга, принимающий глубокосидящие морские суда. Здесь Джала делал деньги. Тридцать лет назад, рассказал он, Телук-Байюр был сонным перевалочным пунктом на берегу грязной мелкой лужи со скромными портовыми мощностями и вполне предсказуемым оборотом угля, нерафинированного пальмового масла и удобрений. Благодаря экономическому буму, вызванному реставрацией «нагари», и росту населения в Эноху Арки, Телук-Байюр превратился в глубоководный порт с расширенным бассейном, современными причалами и таким множеством полагающихся подобному порту атрибутов, что даже столь живой и интересующийся новинками бизнесмен, как Джала, потерял счёт всем здешним буксирам, пакгаузам, кранам, погрузчикам.

— Джала может гордиться Телук-Байюром, — слегка заметно усмехнувшись, сказала Ина. — Он тут, почитай, всё начальство на корню скупил.

— Не преувеличивай, — поморщился Джала.

— Не скромничай. — Улыбка Ины расширилась.

— А что, делать деньги — нехорошо? — разгорячился Джала. — Что мне, бездельничать и сквозь дырявые штаны голой задницей сиять?

Ина погасила улыбку.

— Это, как я понимаю, вопросы риторические.

Я спросил, едем ли мы сразу на судно.

— Нет, не сразу, — ответил Джала. — Сначала в надёжное место в порту. Это ведь не просто посадка на пассажирский теплоход: оркестр, цветы, улыбки у трапа…

— Судно ещё не пришло?

— Пришло. Хорошее судно, надёжное. «Кейптаун-мару». Сейчас идёт погрузка кофе и специй. Сначала принимается груз, потом пассажиры. Когда трюмы заполнятся и все документы оформятся, тогда придёт очередь пассажиров. Без лишнего шума, так я понимаю.

— А Диана уже здесь, в Телук-Байюре?

— Скоро, — сказала Ина, посмотрев на Джалу. — Скоро прибудет.

— Да, скоро, — подтвердил Джала.

Если когда-то Телук-Байюр и был мелкой сонной гаванью, то теперь он вырос в целый город. Как и любой крупный порт, он представлял собою город в городе, построенный не для людей, а для грузов, товаров. Сам порт находился за глухим забором, но вокруг него, как кабаки и публичные дома вокруг военной базы, столпились конторы судовых компаний и экспедиторов, цыганские кооперативы сухопутных грузовых перевозчиков, гаражи, склады, заправочные станции, мимо которых вез нас Джала. Он хотел устроиться до наступления темноты.

Бухта Байюр представляла собой как бы выбоину от гигантской подковы, в которой плескалась загаженная маслом солёная вода. От бетонных причальных стенок далеко в воду выстреливали бетонные же языки пирсов, лизали борта сухогрузов и контейнеровозов. На берегу хорошо организованный хаос хранилищ и грузовых дворов, гигантские журавли кранов клюют что-то в трюмах пришвартованных у причалов купцов. Джала остановил машину у поста в разрыве колючей проволоки, сунул что-то охраннику, не то пропуск, не то бакшиш, а может, и то и другое. Охранник кивнул, Джала дружески махнул ему и проследовал мимо поезда из железнодорожных цистерн СРО и «Avigas» на бешеной, как мне показалось, скорости.

— Вам придётся здесь переночевать, — бросил он мне через плечо. — У меня склад на экспортном причале. Удобств, правда, особых нет, но зато спокойно. Утром я привезу Диану Лоутон.

— А потом?

— Терпение. Вы не единственный, отправляющийся в рантау. Но вы наиболее заметный. Нам надо не нарваться на неприятности.

— Какие?

— Главным образом, чёртовы реформазы. Полиция время от времени устраивает набеги на порт, ищет нелегалов, арочников. Обычно кого-то находит. Мало или много, но всегда находит. Тех, кто не заплатил. Но сейчас Джакарта здорово давит, так что лучше застраховаться. И ещё назревает забастовка портовиков. Профсоюз грузчиков разбушевался. Если повезёт, успеем отвалить до их стачки. Эту ночь проведёте на полу, что поделаешь, а Ину и Эна я устрою у наших.

— Нет, — отрезала Ина. — Я останусь с Тайлером.

Джала хмыкнул и мурлыкнул ей что-то на минанг.

— Дурак. По себе судишь, — бросила она ему. Он не обиделся.

— Ну, значит, ты мне не доверяешь.

— Много у меня оснований тебе доверять!

Джала улыбнулся во весь рот. Зубы бурые от табака.

— Ай-ай. Приключений ищешь…

— Пусть так, — вздохнула Ина.

Таким образом мы с ибу Иной оказались в мрачном кубическом помещении, бывшей конторе заведующего этим складским ангаром до того, как его закрыли на ремонт прохудившейся кровли. Одна из стен комнаты представляла собою сплошное окно со стеклом, армированным стальной проволокой. За этим окном простирался пустой склад, запорошенный цементной пылью. К потолку вздымались с пола поддерживающие его стальные колонны.

Свет в комнату проникал из склада, от ламп дежурного освещения, подвешенных вдоль стен через равные промежутки. Вокруг них роились насекомые, обжигались, падали на пол. Под каждой лампой скопилось по куче трупов этой крылатой мелочи. Ина пощёлкала выключателем настольной лампы, подёргала её из стороны в сторону, и лампа зажглась. В углу громоздился штабель пустых картонных коробок. Я отобрал самые сухие и разложил их в какое-то подобие матрасов. Одеял не предвиделось, однако жара не спадала. Близился сезон дождей.

— Думаете, что сможете заснуть? — спросила меня Ина.

— Не «Хилтон», конечно, но как-нибудь переживём.

— Нет, я не об этом. Шум. Сможете заснуть под такое звуковое сопровождение?

Порт громыхал круглые сутки. Портовое время слишком дорого, чтобы терять его ради ночного отдыха. Лязг металла, грохот механизмов, рычание дизелей…

— Бывало и похуже.

— Сомневаюсь, однако ценю ваш оптимизм, — похвалила меня Ина.

Разумеется, нам не спалось. Мы сидели при свете настольной лампы и разговаривали. Ина расспрашивала меня о Джейсоне.

Я дал ей прочесть кое-что из написанного мной за время болезни. Ей показалось, что переход Джейсона в четвёртый возраст прошёл менее болезненно, чем мой. Я разуверил её, сказав, что опустил наименее аппетитные детали.