гаданг. Почему нет? В новом мире много места.

— Вы собрались эмигрировать?

— Я, Джала, моя сестра и её сестра, мои племянники и двоюродные братья и сёстры — больше тридцати человек. У Джалы есть внебрачные дети, которые с удовольствием займутся его делами, когда он уедет. Так что вам не за что нас благодарить. Мы не благодетели ваши, а просто попутчики.

Я часто спрашивал Ину о Диане. Она заверяла, что Джала сделает всё, что в его силах, для обеспечения её безопасности. Джала временно устроил её в жилых помещениях здания таможни, в относительном комфорте, в условиях максимально возможной безопасности.

— Самая сложная задача сейчас — незаметно пробраться в порт. Они подозревают, что вы в горах, и будут вынюхивать иностранца, причём больного, потому что водитель, который вас доставил в клинику, наверняка им доложил, что вы плохо себя чувствовали.

— С болезнью покончено, — заявил я уверенно.

Последний кризис начался рядом с горевшей клиникой и прошёл, пока я оставался без сознания. Инна рассказала о моих буйствах: «Орал так, что соседи жаловались; бился так, что пришлось попросить кузена Адека придержать», — стараниями кузена Адека руки и плечи у меня покрылись синяками. Но я ничего не замечал и ничего не помнил. Зато теперь заметил, что с каждым днём становлюсь сильнее, температура стабилизировалась, и ходил я без дрожи в ногах.

— А как насчёт других воздействий средства? — спросила Ина. — Чувствуете в себе изменения?

Интересный вопрос. Я ответил честно:

— Не знаю. Пока что, во всяком случае, нет.

— Что ж, пока что это, пожалуй, и неважно. Как мы с вами уже отметили, главный фокус нам теперь предстоит — вывезти вас от нас и доставить обратно в Паданг. К счастью, у нас есть для этого необходимые возможности.

— И… когда?

— Ещё дня три, четыре может быть. Отдыхайте пока, набирайтесь сил.

Ину я в течение этих трёх дней почти не видел, дел у неё хватало. Дни походили один на другой, жаркие, солнечные, но по деревянному дому гулял ветерок, позволяя мне шевелиться, осторожно разрабатывать атрофировавшиеся мышцы, писать, читать — в доме на ротанговой полке нашлось немало книг в мягких обложках на английском, включая и популярную биографию Джейсона Лоутона, озаглавленную «Жизнь ради звёзд». Я заглянул в именной указатель и обнаружил там Тайлера Дюпре с пятью отсылками. Но читать не стал, предпочёл стоявшие рядом книжки Сомерсета Моэма.

Время от времени забегал Эн, справлялся о моём состоянии и приносил сандвичи и минералку из варунга своего дяди. Он взял на себя роль моего опекуна и постоянно интересовался, как я себя чувствую. Его распирала гордость от предстоящего рантау.

— И ты тоже отправишься в новый мир, Эн?

Эн подтверждающе замотал головой:

— И я, и отец, и мать, и дядя… — Он на одном дыхании перечислил ещё дюжину родственников, употребив для обозначения степеней родства неизвестные мне слова на минанг. Глаза мальчика сверкали. — И пак Тайлер меня научит там медицине.

Может быть, и придётся. За Аркой традиционное образование, пожалуй, пока недосягаемо. Для Эна это не лучший вариант, и я подумал, не поторопились ли его родители с решением.

Но этот вопрос оставался вне моей компетенции, и Эн возбуждённо ждал отправления в путь. У него даже голос срывался от волнения, когда он об этом заговаривал. Мне нравился такой энтузиазм. В его возрасте в будущее ещё можно вглядываться с надеждой, а не со страхом. Ни один из моих ровесников не улыбался, думая о будущем. Взгляд Эна, добрый, глубоко человечный, радовал меня и печалил.

Ина появилась вечером накануне отъезда, принесла ужин и ввела меня в курс дела:

— Шурин сына моей двоюродной сестры служит водителем «скорой помощи» при больнице в Батусангкаре. Он может взять машину из гаража и отвезти вас в Паданг. Перед нами пойдут как минимум две машины с мобильными телефонами и рациями, так что если наткнутся на блокпост, мы заблаговременно получим предупреждение.

— Мне не нужна «скорая помощь».

Ина поджала губы, удивлённая моей тупостью.

— «Скорая помощь» для маскировки, — терпеливо объяснила она. — Вы спрячетесь сзади, я в медицинском облачении, а кто-нибудь — Эн рвётся — изобразит больного из глубинки. Понимаете? Если полицейские сунут нос в машину, они увидят больного ребёнка. Мне стоит лишь бросить: «СПАССА», — как у них мгновенно пропадёт охота рыться в салоне. Так мы и провезём мимо них американского доктора, несмотря на его до смешного высокий рост.

— Думаете, сработает?

— Думаю, очень даже может сработать.

— Но если вас поймают вместе со мной?

— Ничего хорошего, но оснований меня задерживать у них нет. Перевозку чужестранцев никто не запрещал.

— Перевозку преступника.

— А вы разве преступник, Тайлер Дюпре?

— Смотря как толковать некоторые постановления Конгресса.

— Я не толкователь постановлений вашего Конгресса. Лучше об этом не думайте, спокойней будет. Я не говорила, что отъезд отложили на день?

— Почему?

— Свадьба. Конечно, нынче свадьбы не те, что в прежние времена. «Спин» сильно подпортил свадебный адат. Да и всё ухудшилось с тех пор, как горы покорились деньгам и забегаловкам быстрого питания с их ядовитой едой. Я не хочу сказать, что деньги сами по себе гадость, но много зла они могут натворить. Молодёжь спешит, торопится куда-то. Но до лас- вегасовских свадеб-десятиминуток мы пока ещё не докатились. Они там, у вас, всё ещё существуют?

Мне пришлось признать, что существуют.

— Что ж, мы тоже к тому идём семимильными шагами. Минанг хикинг, тинггал кербау. Но паламинан всё же будет, и липкий рис, и музыка салуанг. Вы достаточно оправились, хотите посетить? Хотя бы музыку послушать.

— Буду рад.

— Значит, завтра вечером песни поём, а послезавтра утром бросаем вызов американскому Конгрессу. Свадьба нам на руку. Народу много наберётся, машин много понаедет, меньше будет бросаться в глаза наше рантау в Телук-Байюр.

Я заснул поздно, проснулся освежённым, бодрым — давно уже не чувствовал себя столь здоровым. Тёплый утренний ветерок доносил до меня кухонные запахи и причитания петухов, в центре поселения плотники сколачивали помост. День я провёл у окна, читал, наблюдал за движением процессий невесты и жениха — они направлялись к дому жениха. Свадьба эта оказалась для деревни значительным событием, повлиявшим на распорядок дня. Местные варунги, не сговариваясь, устроили себе внеплановый выходной, хотя сетевые придорожные кафе по-прежнему завлекали проезжающих. К вечеру в воздухе висел густой запах жаренных с пряностями цыплят и кокосового молока. Эн ненадолго забежал, принёс мне еду.

С наступлением темноты появилась ибу Ина в расшитом платье и шёлковом платке.

— Всё в порядке, брак заключён, — сообщила Ина. — Теперь дело за праздником. Вы не раздумали идти, Тайлер?

Я выбрал лучшее, что у меня было с собой: влез в белые хлопчатобумажные брюки, натянул белую рубашку. Конечно, я опасался появляться на публике, но Ина заверила, что чужих на свадьбе не будет, а среди своих я желанный гость.

Несмотря на заверения Ины, я чувствовал себя вне дома неуютно. В основном, не из-за бросающегося в глаза роста и смутных опасений, а потому, что слишком долго просидел в четырёх стенах. Как рыба, выскочившая из воды на воздух. Вдруг вокруг, в непосредственной близости, ничего, обширное пространство с отодвинутыми границами. Ина отвлекала меня рассказами о новобрачных. Жених — ученик провизора из Белубуса, родственник Ины. Всех родственников, более отдалённых, чем братья, сёстры, дяди, тёти и племянники, Ина называла кузенами и кузинами, хотя на языке минанг для каждой степени родства имелось то или иное слово, не имевшее эквивалента в английском. Невеста из местных, девушка со слегка подпорченной репутацией. Оба собирались после свадьбы в рантау. Новый мир манил.

Музыканты начали ещё в сумерки и, по словам Ины, должны были играть до утра. Чтобы всем в деревне было слышно, на столбах развесили здоровенные динамики, а сами артисты разместились на деревянной сцене — двое мужчин с инструментами, сопровождавшие пение двух женщин-вокалисток. Ина объяснила, что пели они о любви, о браке, о разочарованиях, о судьбе, о сексе. О сексе много, очень много, в сочных живописных метафорах, которым позавидовал бы Чосер. Мы сидели на одной из скамей, окаймлявших площадку перед сценой. Люди, многие из которых слышали о сгоревшей клинике и беглом американце, пристально всматривались в мою физиономию, но Ина не позволила превратить меня в аттракцион. Она держала меня в сторонке, снисходительно улыбаясь молодёжи, толпившейся у сцены.

— Мне не на что жаловаться. Годы мои не те. Поле моё больше не требует вспашки, как они там выпевают. Для меня всё это суета.

Разодетые и разукрашенные жених и невеста восседали на самодельных тронах возле помоста с музыкантами. Жених с тонкими полосочками щегольских усиков, как мне показалось, выглядел несколько легкомысленным, но Ина заверила, что узду следовало бы набросить на казавшуюся воплощением невинности невесту в расшитом бело-голубом одеянии. Мы пили кокосовое молоко, улыбались. К полуночи женщины разошлись по домам, остались, в основном, мужчины. Молодёжь толклась у сцены, смеялась и галдела, старики остались за столами, с мудрым видом играли в карты да о чём-то неторопливо переговаривались.

Я показал Ине страницы, написанные после моей первой встречи с Ваном.

— Не думаю, что вы всё точно изложили, — отреагировала она. — Слишком уж спокойный тон записи.

— Не то чтобы спокойный, но я действительно старался соблюдать осторожность и объективность.

— Познакомиться с марсианином… — Она подняла взгляд к небу, к постспиновским звёздам в хрупких рассеянных созвездиях, тусклых из-за яркого освещения площадки перед сценой. — Что вы ожидали увидеть?

— Что-нибудь не столь человечное.

— А он оказался «слишком человеком».

— Да.

В сельских общинах Индии, Индонезии, Юго-Восточной Азии Ван Нго Вен стал почитаемым персонажем. Ина сообщила мне, что в Паданге его портрет можно увидеть в домах горожан, на стене, в золочёной рамке, как изображение святого или знаменитого муллы.

— Что-то в его поведении привлекает, — сказала она. — В голосе что-то знакомое, хотя народ слышал его лишь в трансляции, по радио да телевидению. А его планета, марсианские возделанные поля — это ведь сельское, не городское. Больше восточное, чем западное. На землю прибыл посол из другого мира и оказался одним из нас! Или показался одним из нас. И америкосов он вздул, что любо-дорого.

— Ина, Ван ни в коем случае никого не ругал, это невозможно.