— Гм. Возможность преждевременной смерти.

— Возможность использовать время в своих целях. Не существовавшую ранее возможность.

— Время… Но ведь они отняли у нас время.

— Как раз наоборот. Вне земного пузыря в нашем распоряжении миллионы лет, которыми можно располагать по своему усмотрению. И у нас есть инструмент, который надёжно работает с такими масштабами времени.

— Инструмент… — повторил я озадаченно, тупо глядя на очередной шмат отправляемого им в рот бифштекса.

Трапеза без излишеств. Мясо на тарелке, рядом бутылка пива. Без всяких финтифлюшек, бобовый салат-ассорти прямо из банки. Чего ещё надо? На столе всё предельно ясно. Только вот «инструмент»…

— Да, очевидный инструмент, сам просится в руки. Эволюция.

— Эволюция…

— Тайлер, что у нас за беседа? Перестань повторять за мной.

— Хорошо, согласен, эволюция как инструмент… Только во что мы, извини за выражение, эволюционируем за три-четыре десятка лет?

— Во-первых, не мы, а во-вторых, не за три-четыре десятка лет. Я имею в виду простые формы жизни. Я имею в виду тысячелетия. Я имею в виду Марс.

— Марс…. — Приехали.

— Тайлер, шевели мозгами.

Ну, Марс… Мёртвая или практически мёртвая планета. Может, когда-то обладавшая если не жизнью, то некоторыми её предпосылками. Находится за пределами земного защитного пузыря, обогревается «забарьерным» расширяющимся Солнцем, однако «эволюционировал» Марс за прошедшие на нём миллионы лет всё в ту же сухую, мёртвую планету, что и подтвердили снимки космических зондов. Будь там зачатки жизни и благоприятные условия, возможно, часть его поверхности покрыли бы буйные джунгли. Но этого ведь не произошло…

— Был такой термин — терраформинг. Преобразование дальних планет с целью приспособить их для жизни человека. Часто встречается в фантастических романах, которыми ты в детстве зачитывался.

— Да я и по сей день их почитываю, Джейс.

— Тем лучше. Ну и что ты скажешь о терраформинге Марса?

— Что ж… Попытаться создать там газовую оболочку, получить тепличный эффект, разогреть атмосферу, кору… Растопить лёд, получить воду. Засеять простейшими организмами. Но по самым оптимистическим оценкам это займёт…

Он улыбнулся.

— Слушай, ты меня разыгрываешь, — спохватился я. Джейсон посерьёзнел:

— Ничего подобного. Слишком важная тема.

— Ну и как это технически воплотимо?

— Начнём с синхронизированных пусков ракет со специально выведенными устойчивыми клонами бактерий. Замедление над поверхностью Марса с помощью простых ионных двигателей. Жёсткую посадку одноклеточные переживут. Предусматриваются также капсулы для введения бактерий в кору планеты при помощи направленных взрывов, где, как мы надеемся, можно обнаружить воду. Пусков, конечно, понадобится немало, и спектр организмов достаточный. Цель — при помощи органики высвободить из коры углерод для образования атмосферы. Пройдёт несколько миллионов лет — в нашем масштабе несколько месяцев, — и посмотрим, что получится. Если поверхность разогреется и образуются хотя бы полужидкие водоёмы, перейдём к следующему этапу с многоклеточными растениями, приспособленными к среде. Появится кислород, возникнут хоть какие-то миллибары атмосферного давления. Добавить и размешать хорошенько. Поварить ещё — и бульон готов.

Идея захватывающая. Я чувствовал себя как один из попутных персонажей викторианского приключенческого романа, которому главный герой объясняет свой гениальный замысел. «План его, без сомнения отважный, на первый взгляд казался нелепым, но я, как ни старался, не смог отыскать в нём ни одного изъяна».

Мне, однако, казалось, что я разглядел изъян:

— Джейсон, это всё прекрасно. Но что это нам даст?

— Если сделать Марс обитаемым, можно заселить его людьми.

— Переселить туда все семь или восемь миллиардов?

Он фыркнул:

— Вряд ли такое возможно. Конечно, несколько отважных переселенцев. На размножение, если выразиться несколько цинично.

— А дальше?

— Живут, размножаются, умирают. Миллионы поколений на каждый наш год.

— А цель?

— Да хотя бы выживание рода человеческого. Второй шанс в Солнечной системе. А в лучшем случае — мы передадим им все свои знания, у них будут миллионы лет для дальнейшего развития. Нам в нашем пузыре не хватит времени, чтобы сообразить, кто такие эти гипотетики и чего они своими экспериментами добиваются. У наших марсианских наследников шансы лучше. Может, они и за нас подумают.

Или повоюют?

Тогда, кстати, я впервые услышал, как их, этих предполагаемых, невидимых, теоретических существ, носителей «гипотетического доминирующего интеллекта», заперших нас в свои ларец медленного времени, назвали гипотетиками. В массы термин проникал медленно, в течение нескольких лет, однако постепенно утвердился, к моему большому сожалению. Какое-то сухое, холодное, абстрактное слово; правда, конечно, гораздо сложнее.

— Конкретный план уже существует?

— Конечно. — Джейсон прикончил бифштекс на три четверти и отодвинул тарелку. — Он даже не чрезмерно обременителен в финансовом отношении. Главная проблема в создании стойких микроорганизмов. Поверхность Марса сухая, холодная, практически лишена атмосферы, обжигается радиацией при восходе Солнца. Использовали земных экстремофилов: бактерии из Антарктики, из охлаждающих систем ядерных реакторов. Использовали разные источники знания. Ракетная техника, эволюционные разработки. Новая отрасль здесь лишь наша перспектива. Что у нас получится за дни и месяцы после пусков. Это… это называют «телеологической технологией».

— Знаешь, это, пожалуй, почти то же, что делают эти гипотетики, — примерил я к языку новое слово.

Джейсон поднял брови, и я до сих пор вспоминаю этот его одобрительный, уважительный взгляд:

— Да. В какой-то мере так.

Когда-то мне попалась интересная деталь в книге о первой высадке на Луне в 1969 году. В то время жили ещё на земле старики и старухи, родившиеся в девятнадцатом веке, которые помнили мир без автомобилей и телевидения. Им стоило больших усилий воспринять столь необычную информацию. Слова о прогулках по Луне встречались в их время лишь в сказках, а тут те же самые слова превратились в констатацию факта. И они не могли воспринять эту констатацию. Это противоречило их представлениям о том, что возможно и что невозможно, абсурдно.

Наступила моя очередь.

Терраформинг и колонизация Марса. Это сказал мой друг Джейсон в здравом уме и твёрдой памяти, не заблуждаясь. Во всяком случае, не больше заблуждаясь, чем десятки умных людей, людей науки и власти. Делу был придан ход, уже крутились колёса бюрократической машины — есть ли более веское доказательство серьёзности процесса?

После обеда, пока ещё не полностью стемнело, я ненадолго вышел прогуляться.

Майк-газонщик знал своё дело. Газон прямо проистекал из математической идеи образцового сада. За газоном сгущались тени в столь же ухоженном «девственном» лесу. Диане поправился бы лес в таком остаточном освещении. Я подумал о Диане, о лесе, о лете у ручья у «большого дома», когда она декламировала нам стихи из старых книг. Однажды, когда речь зашла о «Спине», она процитировала стишок английского поэта Л. Е. Хаусмена.

Когда я вернулся, Джейсон разговаривал по телефону. Он мельком глянул на меня и отвернулся. Голос его звучал сдавленно:

— Нет… Нет… Ну, если так… Да, я понимаю. Хорошо. Я сказал «хорошо»… Хорошо означает хорошо.

Он засунул трубку в карман.

— Диана? — спросил я. Он кивнул.

— Приедет?

— Приедет. Но, прежде чем приедет, я хочу тебе сказать, что того, о чём мы говорили за обедом, ей знать не следует. Собственно, этого никому знать не следует. Пока что это закрытая информация.

— То есть засекреченная.

— Да, пожалуй.

— Но мне-то ты сказал.

— Да. Я совершил преступление. — Он улыбнулся. — Моя вина, не твоя. Тебе я доверяю. Собственно, пройдёт месяц-другой, и об этом объявят в новостях. Кроме того, я на тебя рассчитываю. Скоро «Перигелион» запустит эксперимент в суровых условиях, нужны кандидаты, в том числе врачи. Неплохо было бы, если б мы поработали вместе.

Я даже вздрогнул:

— Но, Джейс, я ведь только что окончил курс… Даже без интернатуры.

— Всему своё время.

— Ты не доверяешь Диане?

Улыбка исчезла.