В день экзаменов Марго, встав утром с постели, первым делом затопила плиту; к тому времени, когда девушка была одета и совсем готова идти на работу, в залитой солнцем кухоньке уютно потрескивали и пылали разгоревшиеся дрова. Повинуясь какому-то безотчетному чувству. Марго сегодня оделась с особой тщательностью: на ней было новое шелковое белье и новое серое платье; когда она пришла в магазин, подруга-продавщица воскликнула, что у неё страшно шикарный вид.

Сегодня Марго просто изнемогала от тщетного желания хоть чем-нибудь практически помочь Кену и Дэви. Давно прошли те годы, когда она работала вместе с ними. И хотя её обычно совсем не огорчало, что она отстала от братьев, в такие ответственные дни, как сегодня, её мучила собственная беспомощность. Неужели же ей только и остается, что готовить им завтрак?

Наконец её высокие каблучки простучали по стертому, но чисто вымытому линолеуму кухни и остановились у двери в комнату братьев. Марго открыла её, не постучав; мальчики спали на раскладушках, стоявших вдоль противоположных стен узкой, выбеленной известкой комнаты. Неужели наступит такое время, когда они будут казаться ей взрослыми мужчинами, подумала Марго. В её глазах они остались такими же мальчишками, какими были на ферме, – полудикими, неспособными понять, как плохо сложилась их жизнь, и представить себе иное счастье, кроме как удрать от дяди Джорджа.

Они слушались сестру только потому, что любили её, и любовь двух мальчиков была для неё единственной опорой. Никакое чувство, меньшее, чем любовь, не удовлетворило бы её, не помогало бы ей преодолевать раздражение, которое в последнее время иногда вызывали в ней братья. Но будь Марго одна на свете, она могла бы поступать, как ей вздумается. Будь она одна, она снова стала бы девочкой в белом платьице из шелковой чесучи, в белых чулочках и туфельках и в белой соломенной шляпе с черной ленточкой. Это было одно из самых приятных воспоминаний детства: она, маленькая, прелестно одетая девочка, блаженствует на зеленом плюшевом диване пульмановского купе.

Это было также самое яркое воспоминание о родителях. Отец был высокий, румяный и черноусый, с очень ровными зубами; он улыбался Марго такой любящей улыбкой, что ей не нужно было никаких слов для подтверждения этой любви. Марго помнила, как она поглаживала пальцами собачью головку – набалдашник отцовской палки, а отец ей говорил, что скоро у неё будут новые платья, пони с тележкой, куклы и всё, чего её душа пожелает, потому что он кое-чего добился в жизни. Да, сэр, отныне он будет поставлять железной дороге вот этот самый зеленый плюш, на котором сидит Марго. А мама тоже улыбалась, её милая, красивая, так хорошо пахнущая мамочка, в переливчатом зеленом платье с двумя рядами блестящих черных пуговиц на груди.

Если у Марго была самая заветная мечта, то она сводилась к возвращению той любви, того чувства защищенности и того до боли радостного предвкушения самых чудесных вещей, которые воплощались в этом воспоминании. Марго страстно верила, что рано или поздно она снова очутится в таком поезде, в такой же атмосфере любви и комфорта. И незабываемая поездка, прерванная на многие годы, возобновится опять, и поезд прибудет к месту назначения.

Тайное раздражение Марго против братьев отчасти было вызвано тем, что они даже не понимали её рассказов о жизни, так непохожей на ту, которую они знали. Мальчики считали, что Марго просто сочиняет. А она, чтобы сделать из них выдающихся людей, тянула их вперёд, разжигала в них честолюбие рассказами о своих мечтах и стремлениях отца. Мальчики выполняли все её требования, потому что любили её. И за одну эту любовь они заслуживали право на длинный путь туда, к пульмановскому купе поезда, который мчался к счастью, ибо для счастья были необходимы три условия – любовь, обеспеченность и уверенность в будущем, – а братья давали ей первое из этих условий. Так улыбающиеся родители и счастливая маленькая девочка в купе спального вагона без труда уступили место красивой женщине с двумя красивыми братьями, окруженными ореолом славы и успеха.

Мальчишки превратились в молодых людей и в это утро перед последним экзаменом, который, в сущности, знаменовал собою лишь начало долгожданного пути, спали крепким сном, а она смотрела на них с гордостью, нежностью и непоколебимой верой.

– Вставайте, ребятки, – сказала она. – Вставайте живо! Мне пора идти.

Кен проснулся сразу, приподнялся на локте и окинул Марго взглядом, в котором она, как всегда, почувствовала одобрение. Она присела на край его раскладушки, легонько погладила по шершавой, небритой щеке и, улыбаясь, спросила:

– Тут кто-нибудь нервничает?

– Никто, кроме двух птенцов, – сказал Кен и потерся щекой о её руку. Марго обрадовалась нежности, светившейся в его глазах, но по лицу его поняла, что Кен провел беспокойную ночь. Он всегда волновался перед экзаменами, хотя ни за что не хотел сознаться в этом. – Который час?