переспросил бы, по крайней мере, правильно ли он меня понял. Я устроился в кресле и пригубил эль. Когда я снова взглянул на него, моя уверенность исчезла: ведь он же был у меня на виду целый день и никуда не отлучался…

– За Эсмонда Донелли! – провозгласил он, и я выпил эль под этот совершенно неуместный тост.

Он направился на кухню, и я услышал, как он принялся готовить какое-то блюдо. Он громко включил радио – еще один знак хорошего настроения Донелли. Прохладный бриз подул в раскрытое окно. Чем больше я думал о происшедшем, тем больше убеждался в том, что он заранее знал о пожаре. Все свидетельствовало об этом: настойчивое желание, чтобы я остался и разделил его триумф, бессмысленная болтовня, абсурдно долгая прогулка под палящим солнцем, пистолет, который он захватил с собой, и огромный пес, охранявший его во время этого опасного мероприятия, все увеличивающийся темп его шагов по мере приближения к месту пожара и то, как он часто поглядывал на часы. Этот человек имел все признаки пироманьяка. Он был явно помешан на пожарах. Вполне возможно… я внезапно почувствовал, как у меня выступил холодный пот… возможно, он был виновником и того пожара, за который повесили несчастных негров? Вероятно, какой-то неизвестный его сообщник поджег сарай при нашем приближении. Конечно, это было слишком опасно. Или он использовал для поджога какое-нибудь устройство, поставленное на определенное время? Вероятно, разгадка именно в этом.

Я допил свой эль и задремал. Я проснулся, когда он принес еду – батат, поджаренный по-французски картофель и сосиски. Он налил мне еще эля. Я с аппетитом ел с подноса, стоящего у меня на коленях. Он тоже явно был очень голоден. Во время еды мы хранили молчание, и я изредка бросал украдкой на него взгляды. Он совсем не походил на грозного графа Дракулу, хранящего свою ужасную тайну. Он имел вид усталого человека лет пятидесяти, который проголодался и хочет спокойно пообедать. Конечно, моим долгом было бы высказать свои подозрения кому-нибудь… возможно, декану факультета английской филологии университета Луизианы. Но я знал, что не смогу сделать этого. Он был гостеприимным хозяином. Мне оставалось только надеяться, что и без моей помощи его вскоре схватят с поличным.

Мы закончили обед к девяти часам вечера, и я сказал:

– Вы очень гостеприимны и добры, но мне действительно пора подумать об отъезде…

Он поставил на поднос грязные тарелки и, как бы между прочим, заметил:

– Разве вы не познакомитесь с рукописями Донелли?

Я с трудом поверил в услышанное.

– Рукописи Донелли?

– Ведь именно ради них вы меня навестили, не так ли?

– У вас есть рукописи Эсмонда Донелли?!

Он кивнул головой и унес поднос с посудой. Когда он вернулся, то вытащил из кармана ключ и открыл зеленый сейф, стоящий в углу комнаты. Он предупредил:

– Конечно же, эти рукописи не подлежат публикации.

В верхней части сейфа находился деревянный ящик, а внизу лежало множество пожелтевших от времени конвертов. Он взял один из них и протянул мне. Почерк был четкий, некоторые слова сокращены, но их легко можно было прочитать:

Фалмаут, 6 марта 1787 года

По оконному стеклу медленно сползают капли дождя, западный ветерок волнует нежной рябью водную гладь, комната заполнена аппетитными запахами готовящейся еды, у входа в пивнушку расположились зевающие моряки. Бекфорд отправился в горы на поиски своей возлюбленной, оставив меня здесь в одиночестве. В полусне я лениво слежу за прекрасными фигурками двух девушек, бредущих по берегу моря. Одеты они с провинциальной грацией. Ах, эти нежные славные создания! Кто смог бы оспаривать утверждение Зосимуса Панополитанского, что женщины происходят совершенно из другой субстанции, чем мужчины, они – таинственные пришельцы какой-то неведомой звезды и остались здесь, на земле, в нашем мужском мире, как воплощение наших грез и мечтаний. Разве не заключена в них высшая тайна мироздания и не олицетворяют ли они гармонию в нашем несовершенном мире?

Годвин утверждал, что блаженный епископ Камбре представляет собой гораздо большую ценность, чем его горничная, но я не променял бы прелестную плутовку, которая прошлой ночью разделила со мной ложе, и на десяток епископов. Обворожительная красотка по имени Клара прислуживала нам за ужином, и Бекфорд – она была не в его вкусе – заявил, что сзади она похожа на мальчишку. Я заметил, что ягодицы у нее слишком изящны для мальчика и, в конце концов, если судить по ее маленьким грудям, которые я мельком увидел в разрезе ее платья, когда она наклонилась над столом, чтобы полить растопленным маслом омара, то она просто красавица. Когда она подошла поближе, я ей шепнул, что дам ей крону за один лишь поцелуй, она застенчиво улыбнулась, лицо у нее залилось нежным румянцем. Пока Бекфорд не заговорил о ней, я не обращал на нее особого внимания, но теперь все мое существо было сосредоточено на ней, и маленький божок любовного томления вошел в мою грудь и заставил мое сердце забиться сильней. Всякий раз, когда она входила в комнату, я пожирал ее жадными глазами, и мне показалось, что я готов предложить ей руку и сердце, чтобы поближе познакомиться с ее сокровенными прелестями, скрытыми от посторонних глаз. Должен признаться, я менее любвеобилен, чем Бекфорд, но у меня ненасытное любопытство Пандоры, для удовлетворения которого я способен забыть провсе предосторожности. Когда Клара вновь приблизилась ко мне, чтобы наполнить мой опустевший бокал, я нежно провел рукой по ее гибкому стану и слегка задержал руку на ее бедре. Я решил, что если она воспротивится моим ласкам, я не буду добиваться большего. Но она продолжала стоять спокойно, как ни в чем не бывало, подобно хорошо объезженной кобылке. Вошел хозяин, принесший еще глинтвейна, и я снял руку с ее бедра. Больше мне не предоставилось возможности прикоснуться к ней во время ужина, но когда я выходил из столовой, я вложил гинею ей в руку и прошептал:

– Это тебе, дорогая. Тебя ожидают еще пять гиней, если ты придешь ко мне, когда все заснут. Она промолчала, скромно опустив глаза долу, но деньги взяла. Бекфорд потом сказал мне, что она замужем за рыбаком и что я, вероятно, понапрасну выбросил деньги на ветер. Я ответил, что деньги, отданные хорошенькой девушке, никогда не потрачены даром, если она добродетельна – они принесены в дар на алтарь Афродиты, которая в свое время обязательно отблагодарит принесшего дар по достоинству.

На этот раз Бекфорд ошибся, и моя нимфа скользнула ко мне в постель в три часа утра, когда я уже оставил все надежды, и щедро вознаградила меня за долгое ожидание. Я шепотом осведомился, где же ее муж, и она ответила, что он ушел в море с бригадой рыбаков. На ней была грубая ночная рубашка, которую я нетерпеливо задрал ей до шеи, нашептывая ей нежные слова, и начал покрывать все ее тело страстными поцелуями. Я ненавижу мужчин, лишающих девушку чести и считающих, что получили право обращаться с ней грубо. Добавлю, что красавица оказалась настоящей рожденной из

Вы читаете Бог лабиринта
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату