– Что ж. Возможно, вы правы.
По какой-то непонятной причине лед недоверия тронулся. Он спросил:
– Итак, вы живете в Мойкуллене? Где конкретно?
И я подробно описал ему коттедж, который мы там снимали, и дом, куда мы переехали. Затем он спросил, знаю ли я что-нибудь о деле по убийству девушки, тело которой нашли у подножья скал Мохера два года тому назад. Это была американка, любовник убил ее из-за денег. Я знал рыбака, обнаружившего ее тело, и местного полицейского, вызванного на место происшествия. Лицо жертвы невозможно было узнать, но убийца допустил ошибку, оставив одну деталь одежды на ее теле – черные кружевные трусики, помеченные фирменным ярлыком, что, в конечном счете, привело к опознанию ее личности. Я также побеседовал с инспектором из Дублина, который вел это дело, и он рассказал мне кое-что о методах, которыми он пользовался, чтобы изобличить убийцу. Вся эта полученная из первых рук информация привела в восхищение Донелли, и у меня появилась надежда, что он возможно окажет мне содействие в деле о его предке.
Ближе к полудню жара стала просто не выносимой. Донелли снял пуловер и сидел за столом в одной распахнутой до пояса рубахе и брюках. Я также снял куртку. Он предложил выпить, и я согласился. Донелли принес бутылку черного рома. Я знал, что у меня нет лекций до четверга, поэтому без колебаний стал пить наравне с ним. Донелли принес еще крекеров с маслом и открыл баночку сардин. После того, как мы выпили за здоровье друг друга, он наконец заговорил об Эсмонде Донелли. Сперва он поинтересовался у меня:
– Думаю, этот парень из издательства передал вам, что я послал его ко всем чертям?
– Нет, он мне ничего не сказал.
Это было вполне в духе Флейшера: предложить мне заехать к Донелли, даже не предупредив, что сам он встретил здесь враждебный прием. Кстати, вполне возможно, это и не так уж плохо: я бы не решился прийти, если бы знал, что он уже здесь побывал.
Донелли спросил:
– Вы видели ту рукопись?
– Да. Она со мной. – Я достал ее из внутреннего кармана куртки. Он жадно схватил ее. Прочтя половину страницы, он отбросил ее прочь и брезгливо поморщился:
– Как я и предполагал. Подлог. Фальшивка. Просто глупая, пошлая, отвратительная подделка.
– Вы уверены? – ошеломленно спросил я.
– Конечно же, я в этом абсолютно убежден. Разве вы не читали «Дневник» Эсмонда?
– Боюсь, нет. Я даже не подозревал о его существовании. Разве он опубликован?
– Конечно. Он вышел в Дублине в 1817 году. Он оставил меня на несколько минут одного в комнате. Вернувшись, он небрежно бросил на кровать небольшой томик в кожаном переплете. На обложке значилось: «Дневник Эсмонда Донелли, джентльмена», типография Телфорда, Дублин. Написанное от руки посвящение было адресовано лорду Честерфилду:
Нет нужды продолжать чтение. Человек, который смог написать эту изящную, утонченную прозу, не мог быть тем слабоумным идиотом, написавшим: «Через несколько секунд мой счастливый болван уже проник внутрь ее девственной ниши, а моя сперма вылилась ей в задницу». Эта цитата передает самую суть стиля рукописи Флейшера. Конечно, нельзя утверждать с полной уверенностью, что один и тот же человек не смог бы написать посвящение лорду Честерфилду и вышеприведенное предложение, но моя интуиция с определенной степенью достоверности подсказывала, что такого просто быть не может. Я сказал:
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы полагаете, что стиль личного дневника не может отличаться от стиля путевых заметок?
– Он отличается также от стиля его неопубликованных дневников.
– Вы их видели? – я попытался скрыть свое нетерпение.
– Конечно, – произнес он безразличным тоном и налил себе еще рома. Я с жадностью проглотил дюжину сардин с крекером перед тем, как выпить еще одну рюмку, и подумал, что впереди у меня полдня и вечер в номере мотеля, и я успею еще выспаться.
Затем я рассказал Донелли о своей встрече с Флейшером, объяснив, что до этой встречи я никогда не слышал ничего о его предке. Он согласился, что в этом нет ничего удивительного. Дневник Донелли ничем не выделяется из множества других подобных записок того времени, например, Томаса Тернера, Мэри Саупер или графа Эгмонта, и, конечно же, не идет ни в какое сравнение с мемуарами Фанни Берни. Хотя Эсмонда Донелли хорошо знают те, кто специально занимается ирландской литературой, но его имя даже не упоминается в кембриджской «Истории английской литературы».
Остановившись подробнее на причинах, побудивших Флеишера взяться за издание книги, я отметил, что нет дыма без огня, и если распространились слухи, что Донелли вел «сексуальный дневник», то для этого, видимо, есть веские основания. Он уставился на меня своими холодными глазами, с абсолютно непроницаемым выражением на лице и, наконец, произнес:
– Положим, такие основания действительно имеются, но не думаете ли вы, что его потомки так уж жаждут видеть опубликованными подобные дневники? Вы должны знать характер ирландцев.
Я понял, что он имеет в виду. Его утверждение не лишено основания. Вообще-то, ирландцам не свойственно фанатично придерживаться правил морали, они довольно терпимы. Но южные ирландцы – иное дело: они католики, многие книги у них запрещены, и там все еще считаются с католическим «Индексом». Я мог понять, что Донелли из Балликахана сочли бы подобную внезапную огласку их скандального прошлого довольно неприятной, даже если бы это принесло им материальную выгоду.
К часу дня я уже прилично напился и заявил, что мне пора уезжать. К моему удивлению, он стал меня удерживать.
