Каэтана еще была здесь. Он повернулся ней:

– Что ты ответишь?

– Ты почти не знаешь меня.

– Догадываюсь, что это и есть типично женские отговорки...

– Не совсем. Я не знаю, сколько мне лет, не знаю, кто я. Ищи себе другую жену, аита, – славную, достойную, знатную.

– Даже Агатияр не стал говорить мне эти глупости, когда я объявил ему свою волю. Я уже сказал – иди в Запретные земли. Я подожду тебя. Или, быть может... – Он не договорил.

– Нет-нет, я еще не нашла себе мужа. – Каэтана не знала, как объяснить аите то, что требовало долгих бесед, за несколько оставшихся минут.

Телохранители стояли с напряженными лицами, будто понимали, что сейчас решается судьба их повелителя, а они не могут ему помочь.

Каэтана молчала, не в силах выразить все, что молнией проносилось у нее в голове.

– Хорошо, – наконец не выдержал Зу-Л-Карнайн. – Счастливого тебе пути.

– Спасибо, – сказала она, не зная, как попрощаться с этим странным человеком, который вдруг стал милым и близким так внезапно, причем в самый миг разлуки. – Прощай.

Она чувствовала, что это не те слова, которые нужна ему сказать, но нужных не находилось. Она повернулась, подошла к Агатияру и подставила ему лоб.

– Прощай и ты. Спасибо от всего сердца.

– Удачи, дорогая Каэ. – Визирь поцеловал ее. – Буду ждать, вдруг ты еще поцарствуешь на пару с моим мальчиком, а?

Она растерянно посмотрела на старого советника:

– Найди ему хорошую жену, Агатияр. Я ведь просто увлечение...

– Если бы ты оказалась права, – вздохнул советник. – Я еле уговорил его не ехать вместе с вами. Пусть хранят тебя наши надежды и чаяния.

Старые жрецы-ийя стояли рядом, благословляя путешественников, и Каэтана, попрощавшись с ними, вскочила в седло Ворона, который немедленно взвился на дыбы, продемонстрировав, что не устал и готов нести ее хоть на край света.

Каэ потрепала коня по холке и догнала друзей. Караван змеей проструился по улицам ал-Ахкафа и вышел из городских ворот. Со стен на них смотрели солдаты и жители города. Они отошли уже довольно далеко, когда Каэ обернулась в последний раз посмотреть на город, который должен был стать конечной целью ее странствий, а оказался только отправной точкой длинного и трудного пути. И увидела, что из ворот города вылетел небольшой отряд из нескольких всадников и на бешеной скорости понесся к ним, вздымая за собой тучи пыли.

– Опять что-нибудь забыли, – обреченным голосом сказал Зу-Самави, командир тхаухудов, которому и дотошный Агатияр, и сам обожаемый аита за это утро успели надоесть хуже слепней, вызывая его к себе для все новых и новых указаний, смысл которых вкратце сводился к следующему: довезти госпожу живой и невредимой хоть на край света, иначе император со свету сживет, Агатияр разорвет на части, а потом оба они тоже умрут.

– Тоже мне великая загадка, – бормотал под нос мудрый воин. Он достаточно долго прожил на свете и знал, как возникает любовь в столь юном возрасте, как у их владыки, – для этого хватает и нескольких дней. Тем более что в очаровательную госпожу он и сам бы влюбился, да времени на это нет...

Между тем всадники приблизились к поджидавшему их каравану, и оказалось, что первым скачет на превосходном скакуне сам император с таким выражением лица, будто он уже успел потерять свою империю. Сзади несется Агатияр с растрепанной и всклокоченной бородой – ни дать ни взять кто-то пытался выдрать ее с корнем. А уже за ними, на несколько корпусов отстав от повелителя, скачут те немногие телохранители, которые успели вскочить на коней, когда обнаружили, что-их полководец неистово шпорит своего скакуна, вылетая из ворот дворца...

Император на всем скаку что-то кричал. Но встречный ветер относил его слова. И, судя по лицам телохранителей, они были не совсем обычны.

Многие из них – сейчас еще совсем молодые – надолго переживут своего повелителя. И долгими зимними вечерами будут рассказывать о нем, великом и легендарном, своему многочисленному потомству. Конечно же, о битвах и сражениях, о походах в дальние страны, но обязательно – о таком непривычном и незнакомом в тот единственный день в ал-Ахкафе.

Император скачет и кричит:

– Я люблю тебя! Слышишь?! Я люблю тебя!

Наконец он подлетает к застывшей девушке, которая как влитая сидит на вороном скакуне; девушке в мужской одежде и с двумя мечами, висящими крест-накрест за спиной. Он хватает ее за руку и говорит:

– Это самое убедительное, что я мог придумать, чтобы ты вернулась. Я буду ждать, потому что я тебя люблю. И если ты не хочешь быть императрицей, мне не нужна империя.

– Империями не швыряются, – тихо говорит она.

– Если я выживу... – отвечает она. Они берутся за руки и отъезжают в сторону. Их кони идут рядом и изредка трутся мордами. Агатияр приводит в порядок бороду и горячо жалуется на жизнь Ловалонге, затем Джангараю, затем Бордонкаю и альву, а затем – просто в пространство. Телохранители пытаются отдышаться и выплюнуть пыль, которой они наглотались во время этой безумной скачки.

От города двигается большой отряд конной гвардии для охраны повелителя. Только от этого невозможно охранить. И избавить тоже невозможно.

Когда Каэтана и Зу-Л-Карнайн возвращаются, император уже спокоен.

А потом караван двигается в путь и быстро превращается в темную точку на фоне светлых песков Урукура, и слепящее солнце мешает разглядеть его.

Но одинокий всадник на белом коне еще очень долго стоит, всматриваясь вдаль, и большая свита не осмеливается помешать ему...

Через пески Урукура их провели саракои, и эта часть пути всем на удивление оказалась несложной. Каждое утро, когда караван останавливался на отдых, чтобы переждать самое жаркое время дня, несколько часовых выставлялись вокруг маленького лагеря. Спали по очереди, и особенной усталости никто не чувствовал, несмотря на то что продвигались быстро. Иногда друзья пытались проехаться на верблюдах. Но если Бордонкай и Джангарай сразу полюбили эту езду, то у остальных неизменно начинался приступ морской болезни от страшной тряски, которая была неотъемлемой частью верблюжьего хода.