египетских фаянсов — предков золотистых мусульманских кувшинов. Фаянс миновал тысячи миль пути и несколько веков, он достиг Испании. Мавры[77], как называли в Испании арабов, оказались способными учениками, прекраснейшими ремесленниками, они показали изумленным испанцам, что такое фаянс!
Ты, мастер Врум, учился в Испании, и потому не я тебе должен был бы рассказывать о вазах, составивших честь и славу страны. О трех огромных золотых вазах, стоявших в руинах Альгамбрского дворца[78]. Когда их нашли, они были наполнены доверху золотыми монетами, но надпись на них служит доказательством того, что некогда в них держали воду, которую пришельцы из пустынь ценили дороже золота. На одной из них написано примерно так:
Две из этих золотых фаянсовых ваз разбились, даже осколки их были огромными драгоценностями; одни говорят, что их похитила некая англичанка, другие — что француженка. Но ни в Англии, ни во Франции об этих бесценных осколках никто более не слышал, и во всем мире уцелела одна-единственная древняя мавританская ваза, совершенством формы не уступающая греческим амфорам, а цветом глазури затмевающая золотые монеты, которые хранились в ее глубинах.
Знаете ли вы, почему испанские фаянсы называются майоликами? Потому что изделия крещеных мавров-морисков[79] были куплены итальянцами на острове Майорка. Очарованные испанскими золотыми майоликами, итальянцы быстро переняли ремесло фаянса, и хотя золотые глазури не привились в Италии, следуя испанским мастерам, некий итальянец изобрел рубиновую глазурь, с металлическим блеском, горящую так, как если бы это было расплавленное золото.
Отвечая тебе, мастер Врум, я не хочу сказать, что фаянс обладает какими-либо волшебными свойствами, какими, по вашему мнению, наделен фарфор. Однако фаянсу дано свойство, на мой взгляд, способное соперничать с любыми колдовскими чарами. А именно: везде, где бы он ни появлялся, фаянс пробуждает в людях особую жажду творчества и стремление передать в нем, в фаянсе, свои собственные вкусы, свое понимание красоты, свое чувство родной природы, а также веяние времени, о чем я скажу сейчас…
Но мастер Врум перебил его:
— В том, что ты тут наговорил, есть много дельного, я признаю это. Однако поверь мне: фарфор превосходит фаянс еще и тем, что можно сделать из него.
Во дворце китайского императора стояли огромные фарфоровые корыта на трех львиных ножках — чтобы стирать в них дорогие императорские одежды.
Первыми ценителями фарфора за пределами Китая оказались персы и арабы, хоть ты и уверяешь, что они более всего ценили фаянс, и вот на праздники во дворцах арабских халифов[80] гостям выносили фарфоровые тазы такой величины и крепости, что в них вмещалось около ста килограммов всяческих сластей.
Но этого мало. Знай, что не только фаянс, но и фарфор может пригодиться и в архитектуре. В Китае была, говорит, построена башня из фарфора — с фарфоровыми лестницами, фарфоровыми площадками и фарфоровой крышей.
А также мне случалось слышать стихи китайского поэта, в которых рассказывается о белом фарфоровом павильоне, который стоит на зеленом острове посреди озера.
Но фарфор, годный по прочности, как ты видишь, для архитектуры, обладает в то же время такой тонкостью, какая может сравниться лишь с яичной скорлупой. Из фарфора китайцы делают скорлупку, которая ничем не отличается от настоящей. В нее выливают яйцо, сваренное всмятку, и его полагается съесть юношам во время китайского праздника, который называется «день кровопускания».
Я не буду еще раз говорить о том, что художники по фарфору превосходят всех других по красоте тонов и совершенству рисунка. И ты сам знаешь, сколь великолепны их краски: алая киноварь, замешанная на ртути, голубая пудра, добываемая в горах Ирана, и сияющая розовая краска, в состав которой входит чистое золото.
Я не буду говорить о том, что у нас в Делфте знает любой, что китайцы, как никто в мире, умеют изображать птиц, драконов, слонов, людей и китайские домики, а также рисовать цветы, и следует только удивляться, как они знают, какой рисунок можно приложить к вазе той или иной формы. И, на мой взгляд, никакой рисунок и краски фаянса не могут сравниться по красоте с рисунком и красками фарфора, они всегда будут грубы и аляповаты при таком сравнении.
Я не хочу распространяться о том, сколь безмерно ценили на всем Востоке китайский фарфор и как арабы воспевали фарфоровую посуду в своих сказках.
Послушай, однако, о главном, о чем я все толкую тебе и что ты никак не можешь и не хочешь понять. Слушайте и вы, мастера, и пусть то, что вы услышите, заставит вас уразуметь, что без тайных знаний никакие тигли, никакие кисти не помогут изготовить настоящий фарфор — тот, к которому прикасались не только человеческие руки.
Я поведаю вам о дивных чарах, заключенных в фарфоре. Марко Поло [81], итальянский купец и путешественник, проник в Китай четыреста лет назад. Он был первым европейцем, увидевшим фарфор, и был свидетелем того, какие чудеса происходят с фарфоровыми чашами не только в Китае, но и за его пределами[82].
При дворе монгольского хана увидел он чудо, о котором написал в книге своих путешествий так: «Сидит великий хан в своем главном покое. А чаши расставлены в покое, на полу, шагах в десяти от стола; разливают по ним вино, молоко и другие хорошие питья. По наговорам да колдовству ловких знахарей полные чаши сами собою поднимаются с полу, где они стояли, и несутся к великому хану, хотя никто к тем чашам не притрагивался. Десять тысяч людей видели это; истинная то правда, без всякой лжи». Вот что видел и описал Марко Поло. Подумайте сами, может ли такое быть с обыкновенной, даже очень хорошей глиной!
А на той башне из фарфора, о какой я только что рассказывал, висели по карнизу фарфоровой крыши маленькие фарфоровые колокольчики. Чуть только ветер колебал воздух, колокольчики начинали звенеть, а китайцы говорили: «То разговаривают с нами сами боги». Конечно, это так и есть, ибо если богам и духам нужно что-то поведать людям, а люди не сведущи в языке богов, нужен им посредник, то таким посредником между богами и людьми может быть только фарфор. Он — переводчик, и есть мудрецы, которые поднимаются на башню слушать речи богов, как ее передают фарфоровые колокольчики, понимают язык фарфорового звона и объясняют другим, что хотели сказать боги. Об этом и о многом другом рассказывал мне капитан Питере, мой друг, который много раз бывал в Китае и никогда не лжет. Он-то и привез мне редкостную китайскую чашу, совершенно белую, в которой от налитой жидкости проступает лицо китаянки, душа которой, как говорит Питерс, заключена в фарфор с помощью колдовства.
Вот что сказал мастер Врум.
А мастер Фридрих ответил на это:
— Что толку, в ответ на твои речи перечислять все, что сделано, и все, что можно сделать из фаянса. Однако, если в этом ты усматриваешь достоинство материала, я, конечно, напомню купола храмов, стены дворцов, огромнейшие восточные бассейны и наряду с ними тончайшие и бесконечно малые вещицы —
