думал, что Корпус Мониторов гоняет своих сотрудников по всей Галактике.

– Мне очень повезло, что я работаю здесь, – ответил Стиллман.

Шагов тридцать они прошли молча. Хьюлитт уже начал гадать, уж не обидел ли он чем Стиллмана, когда тот заговорил:

– Тут, на Этле, положение с развитием культурных контактов такое, знаете ли... деликатное, поскольку аборигены настолько похожи на нас. Когда имеешь дело с инопланетянами, на тебя совершенно не похожими, и возникает какой-то конфликт, то на компромисс идут, как правило, обе стороны. Здесь же мы пытаемся и понять, и постепенно переориентировать цивилизацию, пошедшую неверной дорожкой. Вернее, им всякой чепухой забил головы их император – привил народу параноидальную ксенофобию, вот они и начали сражаться с несуществующей угрозой. Нам пришлось долго завоевывать доверие местных жителей и доказывать им – знаете, мы до сих пор им это доказываем, – что другие разумные существа – такие же, как они: не плохие и не хорошие, а просто другие.

Еще в то время, когда вы тут жили, у нас на базе уже работали несколько местных сотрудников. – В голосе Стиллмана прозвучали ностальгические нотки. – Нам хотелось развеять этланскую ксенофобию за счет совместной гармоничной работы бок о бок с ними. Время от времени мы отправляли сотрудников-этланцев под тайным прикрытием на всяческие общественные мероприятия. Безусловно, все планировалось самым тщательным образом. Они оказывались зрителями на разных спортивных соревнованиях, ходили на экскурсии по осмотру достопримечательностей. Нам же самым важным представлялись случаи, когда удавалось отправить этланцев в школы, где они могли посмотреть на детей, понаблюдать за ними, поговорить. Сейчас персонал базы и подразделение по Культурным Контактам на три четверти состоит из этланцев и только на одну – из землян и представителей других видов, так что культурная программа осуществляется отлично.

Однако проблема осложнена тем, что хотя этлане – чудесный, дружелюбный народ, они жутко гордые. Даже я порой забываю, насколько они отличаются от нас, и могу допустить ошибку. Именно поэтому Шеч-Рар – пусть он от природы лишен обаяния и обходительности – так встревожен тем, что на Этлу явилась гурьба инопланетян с непонятной миссией и будет тут расхаживать, не понимая существующего положения дел.

Вы только не принимайте этого на свой счет, – попросил Стиллман. – Просто я вам только что в сжатом виде представил свою лекцию, которую я читаю здесь каждому офицеру Корпуса – новичку.

Хьюлитт решил, что сейчас отвечать Стиллману не стоит. Остальные догоняли их – видимо, им было интересно послушать, о чем разговаривают Хьюлитт со Стиллманом. Оба некоторое время шли молча. В конце концов Стиллман рассмеялся и снова заговорил:

– Если офицер не без способностей, предан работе и ему удается завоевать расположение и доверие этланцев, начальство заинтересовано в том, чтобы задержать его здесь на возможно более долгий срок, дабы процесс укрепления связей продолжался. Вероятно, я продемонстрировал совершенно необычное рвение в этом смысле: заявил, что желаю жениться на этланке и остаться здесь, когда уйду в отставку. Я вам потому и сказал, что мне повезло.

– Понятно, – кивнул Хьюлитт.

Видимо, собеседник уловил его смущение.

– Вы только не подумайте, что это что-то вроде «седины в бороду и беса в ребро», – заверил Хьюлитта Стиллман. – Мы познакомились, когда я тут только второй год работал. Она тогда была... в общем, у этланцев это называется «Мать-наставница» – так зовутся тут те, кто занимается воспитанием и обучением детишек от четырех до семи лет. Моя будущая жена стала первой этланкой, решившейся поделить свою работу с тралтанской учительницей. Она тогда уже успела понять, что самое лучшее время для борьбы с предрассудками – это то, когда дети еще не успели их понабраться от родителей. Она была вдовой. На ту пору здесь хватало вдов и сирот. У нас своих детей быть не могло, это понятно, поэтому мы усыновили четверых, пока были достаточно молоды для того, чтобы...

– Доктор, – догнав их, вмешалась в разговор Мерчисон. – Я знаю, что видовые различия препятствуют размножению, но мы смогли бы получить ответы на многие клинические загадки или обрели бы еще большую загадку, если бы вам было известно исключение из этого правила. Вы знаете хотя бы об одном таком случае? Если это так, то не был ли один из родителей Хьюлитта аборигеном? А может быть, он сам был усыновленным этланским сиротой?

Стиллман покачал головой.

– Простите, мэм. Я хорошо знал его родителей еще до того, как у них родился мальчик, и присутствовал при родах.

– Да, я понимаю, идея совершенно дикая, – извинилась Мерчисон. – Но положение таково, что хватаешься за соломинку.

Хьюлитт молчал. Его охватило странное чувство. Трава доходила ему до пояса, как и четырехлетнему Хьюлитту. Деревья и кусты выросли, но и он тоже. Запахи нагретой солнцем земли и растительности, жужжание насекомых – все было точно так же, как тогда. Вот только расстояние как бы сократилось.

– Вот это место я очень хорошо помню, – сказал он и указал на одиноко стоявший куст. – Вот тут я играл.

– А не помните, вы тут ничего не съели тогда? – ухватилась за очередную соломинку Мерчисон. – Ягоду, травинку? Понимаете, вы могли тогда что-то съесть, и это что-то подействовало как противоядие.

– Нет, – мотнул головой Хьюлитт и указал на руины дома. – А потом я забрался вот в эти развалины. Удивительно, что их до сих пор не разобрали и не перестроили. Тут все в таком же запустении, как и раньше.

– Это сделано специально, – заметил Стиллман и огляделся по сторонам. – В этих местах проходил бой – последний бой, в результате которого сбросили последнего имперского наместника. В свое время тут селили всех иноземцев. Так было задумано, что эта местность станет и напоминанием о прошлом, и надеждой на лучшее будущее. Похоже, идея оказалась безошибочной. Во время больших праздников сюда приходят на пикники. Тут тихо и спокойно – ну, разве только за исключением тех случаев, когда этланские детишки объединяются с другими ребятами и заводят тут шумные игры.

От дома остались только стены. Крыша была сорвана, внутри все заросло травой. На одной стене чернела копоть, но прошло столько лет, что запах гари скорее был иллюзорным, чем настоящим. Среди густой травы сновало и ползало новое поколение зверьков и насекомых. Мерчисон поинтересовалась: не укусил ли Хьюлитта в тот раз кто-нибудь из них. Хьюлитт покачал головой, но патофизиолог все же попросила, чтобы Нэйдрад отловила для нее несколько экземпляров живности, обитавшей в развалинах.

– Потом, – сказал Хьюлитт, – я отправился вон к той ржавой военной машине. Вон она стоит.

На этот раз первым пошел Флетчер. Он забрался внутрь машины. Оставшиеся снаружи слышали, как он ворчит себе под нос нечто насчет того, что четырехлетнему мальчугану тут, может быть, и было просторно, но уж никак не взрослому мужчине. Наконец его голова и плечи появились над люком.

– Это, – сообщил Флетчер, – подвижная артиллерийская установка среднего технического уровня, рассчитанная на экипаж из трех бойцов. Крупное орудие было предназначено для стрельбы разрывными снарядами, меньшее стреляло и заряжалось автоматными лентами. Амуниция, топливо и большая часть приборов отсутствуют. Там не осталось ничего, кроме обломков оборудования и кучи насекомых. Поймать для вас несколько штук, миссис Мерчисон?

– Да, пожалуйста, – попросила патофизиолог. – Если можно, таких, каких не было в развалинах дома.

– Что до меня, – проворчал Флетчер, – то все эти мерзкие ползучие твари – на одно лицо.

– Мэм, если вам нужны сведения о местных насекомых, – вмешался