с топором лесоруба. Странный такой человечек, махонький, горбатый, с лицом словно бы из красного дерева, в одежде из множества старых кожаных лохмотьев, стянутых на мускулистых руках и ногах обрывками веревки. Он уплетал ломоть хлеба с овечьим сыром, помогая себе ножом, превращенным многими годами заточки в узенькую полоску, и подпирая спиной одно из самых высоких деревьев, какие они когда-либо видели. Вокруг него все усыпала белая древесная щепа. И пенек казался новехоньким. Глаза у человечка были яркие, как у лисы.

— Вот это, наверное, и есть приключение, — прошептал Варт.

— Да ну уж, — сказал Кэй, — для приключения нужны рыцари в доспехах или драконы, или еще что- нибудь похожее, а не старые чумазые дровосеки.

— Пускай, но я все же хочу расспросить его, что тут к чему.

Они подошли к жующему лесовичку, который, похоже, их не заметил, и спросили, куда ведут эти прогалины. Раза два или три они повторили вопрос и наконец убедились, что бедняга либо глух, либо не в своем уме, либо и то и другое. Он не ответил и даже не шевельнулся.

— Да ладно, пошли, — сказал Кэй. — Он, скорее всего, с придурью, вроде как Вот, и даже не понимает толком, на что глядит. Пойдем, оставь старого дурня в покое.

Они прошли еще около мили, и путь был по-прежнему легок. Тропинок здесь, в сущности, не было, и прогалины не переходили одна в другую. Всякий, случайно забредший сюда, решил бы, что тут. лишь одна поляна — та, на которой он находится, — длиной в пару сотен ярдов, да так бы и думал, пока не дошел до конца ее и не обнаружил другую, заслоненную несколькими деревьями. Время от времени им попадался пень со следами топора, но в большинстве эти пни были тщательно упрятаны в ежевике, а то и вовсе выкорчеваны. Варту подумалось, что и сами прогалины — дело человеческих рук.

На краю одной из полян Кэй ухватил Варта за локоть и молча указал на другую ее сторону. Там мягко всходил к исполинскому явору, вытянувшемуся футов на девяносто, травянистый пригорок. На пригорке привольно разлегся столь же исполинский мужчина, а рядом с ним пес. Мужчину, как и явор, проглядеть было трудно, ибо росту в нем без башмаков было семь футов, а из одежды на нем имелось лишь подобие килта из зеленой линкольнской шерсти. Кожаная наручь покрывала левую руку от запястья до локтя. На огромной загорелой груди покоилась голова пса, — пес навострил уши и следил за мальчиками, но никаких движений не делал, — голова чуть покачивалась вверх-вниз, когда поднимались и опадали грудные мышцы. Мужчина, видимо, спал. Близ него лежал семифутовый лук и несколько стрел в портновскую мерку длиной. Как и у лесовика, отливала его кожа красным деревом, и курчавые волосы на груди золотились, прохваченные солнцем.

— Вот оно, — возбужденно шепнул Кэй.

К мужчине они подходили с осторожностью, опасаясь пса. Но пес лишь проводил их глазами, голова его так и осталась лежать на хозяйской груди, а хвост чуть приметно дрогнул в знак приветствия, — не поднимаясь, на пару дюймов проехался по траве туда-сюда. Мужчина открыл глаза, — он, как видно, совсем и не спал, — улыбнулся мальчикам и ткнул большим пальцем в направлении дальше по прогалине. Затем улыбка пропала, и он снова закрыл глаза.

— Прошу прощения, — сказал Кэй, — что это у вас тут происходит?

Мужчина ничего не ответил, и глаз не раскрыл, но снова поднял руку и указал большим пальцем в сторону.

— Он хочет, чтобы мы шли дальше, — сказал Кэй.

— Вот уж это наверняка приключение, — сказал Варт. — Интересно, не влез ли тот глухой лесовик на дерево, которое подпирал, и не передал ли сообщения на это дерево? Он явно нас ожидал.

При этих словах голый гигант открыл один глаз и с некоторым удивлением воззрился на Варта. Затем открыл оба, рассмеялся, отчего все его большое лицо покрыли морщинки, сел, потрепал пса, подобрал лук и поднялся на ноги.

— Так-так, молодые хозяева, — сказал он, еще смеясь. — Значит, мы все-таки объявились. Верно говорят, новенький котел лучше варит.

Кэй посмотрел на него в полном изумлении.

— Вы кто? — спросил он.

— Нейлор, — сказал гигант, — Джон Нейлор — так меня звали в большом мире, покамест я не ушел в лес. Потом ненадолго стал прозываться Джон-Малыш, это уж в лесу, но наши ребята предпочитают звать меня навыворот — Маленьким Джоном.

— О! — в восторге воскликнул Варт. — Так я про вас слышал и часто, когда по вечерам рассказывали саксонские сказки, — про вас и про Робина Гуда.

— Только не Гуда, — неодобрительно молвил Маленький Джон. — Это негожее прозвание для человека, мастер, особливо в лесу.

— Но в сказках его зовут Робин Гуд, — сказал Кэй.

— А, это все книгочеи. Вечно все путают. Ну, как бы там ни было, а нам пора двигаться.

Они пристроились по сторонам от огромного мужчины, и, чтобы держаться с ним вровень, им приходилось на один его шаг делать три своих — и делать быстро, ибо хоть говорил он очень медленно, но босые ноги его шагали очень быстро. Пес трусил следом.

— А скажите, — спросил Варт, — куда вы нас ведете?

— Так, получается, что к Робин 'уду, куда же еще? Как это вы не догадались с вашим умом, мастер Арт?

При этом гигант лукаво подмигнул краешком глаза, ибо понимал, что вдвойне озадачил мальчиков — во-первых, для них так и осталось неясным настоящее прозвание Робина, а во-вторых, — откуда Маленькому Джону знать Варта?

Варт для начала выбрал второй вопрос.

— Откуда вы знаете мое имя?

— Да уж мы знаем, — сказал Маленький Джон.

— А Робин 'уд знает, что мы придем?

— Ну нет, утеночек мой, ученый мальчуган вроде тебя должен и имя его произносить по-ученому.

— Да как же его зовут? — воскликнул мальчик, отчаявшись и задыхаясь оттого, что приходилось все время бежать. — Вы-то сказали «'уд»!

— Так ведь 'уд и есть, утеночек, так же, как зовется по-нашему лес, которым вы бежите. Это очень хорошее имя.

— Робин Вуд!

— Вестимо, Робин 'уд. Как же еще его называть, когда он-то и правит лесом? Они ведь места привольные, леса-то, добрые места. Хочешь, спи в них, что зимою, что летом, хочешь, бей дичь для общества, если проголодался, хочешь, дыши их запахом, когда деревья выпускают хорошенькие яркие листья, одно за другим, все по порядку, или теряют старые — по тому же порядку, но только наоборот; можешь стоять, и тебя не увидят, можешь ходить, тебя не услышат, а уляжешься спать, лес согреет тебя, — да, доброе место лес, настоящее, для вольного человека с руками и с сердцем.

Кэй сказал:

— А я-то думал, что все люди Робина Вуда носят штаны и дублеты из зеленой линкольнской шерсти.

— Так это мы зимой, когда есть в том нужда, а то еще кожаные поножи надеваем, но то на лесных работах, а летом такая одежка нужна разве что на заставах — для тех, кому нечем заняться, кроме как сторожить.

— Так, значит, вы на посту стояли?

— Ну да, как и старый Мач, с которым вы говорили у сваленного дерева.

— А большое дерево, к которому мы подходим, — воскликнул торжествующий Кэй, — это, я думаю, крепость Робина Вуда!

Они приближались к царице леса.

Это была липа, огромная, как та, что растет в «Парке Мур» в Хартфордшире, — не менее сотни футов в высоту и футов семнадцать в обхвате, если обхватывать в ярде от земли. Подножие ствола ее, схожего с буковым, украшало кружево молодой поросли, а кора в тех местах, где от ствола отходили большие ветви, треснула и обесцветилась от дождевой воды и древесного сока. Пчелы жужжали среди ее липких и ярких