Капитан и Чен продолжали переговоры, а Конвей пытался понять, в чем же причина странного поведения корабельного врача «Тенельфи». Хирург-лейтенант Сазерленд в обращении с пострадавшими членами экипажа продемонстрировал высокий профессионализм. Не по своей вине он не смог передать более связное сообщение, хотя и пытался это сделать, а затем не без труда вручную запустил аварийный маяк. Сазерленд представлялся Конвею разумным человеком, трудягой, которого не так-то просто вогнать в панику. Судя по всему, врач был и не из тех, кто мог погибнуть в результате какой- то нелепой случайности, собственной неосторожности. Вряд ли бы также такой человек исчез, не оставив хоть какой-то записки.

– Если он не в свободном дрейфе, если его нет на борту «Тенельфи», – неожиданно проговорил Конвей, – остается одно-единственное место, где его можно искать. Вы могли бы высадить меня на брошенный звездолет, капитан?

Зная о том, как печется Флетчер о своем корабле, Конвей ожидал какого угодно ответа – от резкого «нет» до многословного взрыва эмоций в ответ на одно лишь предположение о такой возможности. Но вместо этого он получил ответ такого сорта, какой обычно дают опытные инструкторы учащемуся-недоумку. Лекция была прочитана на столь унизительно элементарном языке, что если бы Конвея не отделяли от Флетчера пять палуб, он бы, пожалуй, рискнул сдвинуть лицевую пластину и плюнуть капитану в физиономию.

– Я не вижу причин, доктор, зачем бы отсутствующему офицеру понадобилось покидать «Тенельфи», в то время как разумнее всего было бы остаться с товарищами и ожидать прихода помощи, – вот так начал свою нотацию капитан. Затем он напомнил Конвею о том, что времени у них мало и терять его зря не стоит. Нужно было как можно скорее госпитализировать заболевших членов экипажа, и к тому же «Тенельфи», брошенный звездолет и «Ргабвар» все быстрее притягивало к солнцу звездной системы. Через двое суток на борту «Ргабвара» должно было стать ощутимо жарко, а через четверо могла расплавиться обшивка звездолета-неотложки. Кроме того, по мере приближения к зловредной звезде все более и более проблематичным становилось безопасное осуществление прыжка в гиперпространство.

Мало этого: «Тенельфи» и «Ргабвар» в данный момент были состыкованы, что позволяло «Ргабвару» расширить гиперпространственную оболочку и включить в нее пострадавший корабль, который можно было доставить к госпиталю как вещественное доказательство для последующих исследований причин столкновения. При том, что корабли были состыкованы, осуществление точного маневрирования, необходимого для подруливания к брошенному звездолету, значительно осложнялось – точнее говоря, оно было попросту невозможно, и если бы Флетчер попробовал осуществить таковое маневрирование, «Ргабвар» могла постичь та же судьба, что и «Тенельфи». Кроме того, сами размеры звездолета-скитальца…

– Первоначально этот корабль имел сферическую форму, – продолжал капитан, и на мониторе, установленном на медицинской палубе, появилось изображение чужого звездолета. – Его диаметр – четыреста метров. В некоторых отсеках сохранилось остаточное давление и энергия. Но экипаж «Тенельфи» ранее сообщал об отсутствии живых существ на борту…

– Теперь на борту этой посудины может находиться Сазерленд, капитан.

Флетчер так выразительно вздохнул, что из динамика посыпались шелестящие звуки, а затем снова донесся ровный, сдержанный, занудный голос капитана:

– Результаты исследования, проведенные экипажем «Тенельфи», надежнее наших, доктор. Заключение о наличии живых существ на борту – это результат большого числа замеров с помощью датчиков. К этим замерам относятся определение типа и распределения источников энергии, выявление вибрации, связанной с работой механических устройств в системе жизнеобеспечения, измерение давления и температуры внутри обшивки, обнаружение системы связи и освещения, и еще множество более тонких методов. Мы с вами отлично понимаем, что многим инопланетянам требуются сверхнизкие температуры, да и видят они порой совсем в других частотах спектра, но все же их присутствие намного легче обнаружить через посредство обнаружения систем жизнеобеспечения.

Но сейчас, – продолжал капитан, – я не могу с уверенностью заявить, был ли внутри этой посудины хоть кто-то живой. Из-за близости к солнцу обшивка корабля раскалилась настолько, что уловить разницу температур под ней нет никакой возможности, а показания прочих датчиков будут сильно искажены, поскольку имеет место тепловое расширение всей структуры звездолета. Помимо всего прочего, корабль очень велик. Его обшивка настолько изрешечена метеоритами, что Сазерленд мог проникнуть внутрь где угодно. И откуда же вы намерены начать его поиск?

– Если он там, – сказал Конвей, – он сам даст нам знать, где его искать.

Капитан несколько секунд помолчал, и Конвею, хоть он и разозлился не на шутку за то, что Флетчер разговаривал с ним в такой манере, все-таки стало его жалко. И действительно: дилемма перед капитаном встала нешуточная. На самом деле ни Флетчеру, ни Конвею не хотелось покидать место катастрофы, не выяснив судьбу хирурга-лейтенанта Сазерленда. Но нужно было подумать и о здоровье остальных членов экипажа. Ответственность за их здоровье целиком и полностью лежала на Конвее, а ответственность за безопасность «Ргабвара», само собой, – на Флетчере.

При том, что все три корабля с опасным ускорением двигались в сторону ближайшего солнца, время для поисков пропавшего офицера было резко ограничено, а капитану вовсе не хотелось бросать Старшего врача Главного Госпиталя Сектора Конвея на каком-то дырявом корабле вместе с медиком Корпуса Мониторов. Не хотелось Флетчеру также рисковать и отправлять с Конвеем кого-то из своих офицеров: если бы с кем-то из экипажа «Ргабвара» что-то стряслось, у Флетчера проблем стало бы еще больше. Вероятно, прыжок через гиперпространство совершить удалось бы, но все же риск значительно бы возрос, а отсрочка старта могла бы пагубно сказаться на здоровье пациентов.

Из динамика донесся очередной сокрушенный вздох. Флетчер проговорил:

– Хорошо, доктор, вы можете приступить к поискам хирурга-лейтенанта. Доддс, включайте телескоп. Нужно найти признаки недавнего проникновения внутрь брошенного корабля. Лейтенант Чен, прошу вас на время забыть о пробах для патофизиолога Мерчисон. Срочно возвращайтесь в энергетический отсек. Мне нужно ускорение для маневрирования через пять минут. Доктор, я буду совершать круговой облет корабля в горизонтальной плоскости на расстоянии в полмили. Поскольку период вращения корабля составляет сорок две минуты, это позволит нам осмотреть его обшивку четырежды. Хэслэм, поработайте, как сумеете, с датчиками и попытайтесь просветить доктора относительно того, что собой представляет внутренний интерьер этого дырявого шара.

– Благодарю вас, – ответил Конвей.

Доддс помог Мерчисон перенести одного из пациентов в кислородную палатку, извинился и поспешил в отсек управления.

Конвей смотрел на экран монитора, где красовалось изображение брошенного звездолета. Одна его половина была непроницаемо черной, вторая – ослепительно яркой, местами обезображенной воронками и трещинами. Конвей, помогая коллегам облеплять пациентов биодатчиками, время от времени поглядывал на экран. Увеличившись, гигантский шар начал поворачиваться по вертикальной оси. Вдруг он исчез с экрана, и появилось его схематическое изображение.

Оно представляло собой шар в разрезе. Палубы шли концентрическими кругами к центру, ядру шара. Ближе к центру находилось несколько отсеков, помеченных разными оттенками зеленого цвета, а непосредственно рядом с обшивкой в одном месте находился обширный, квадратной формы отсек, помеченный красным. Тонкие красные линии соединяли этот отсек с зелеными отсеками в центре шара.

– Доктор, Хэслэм на связи. Передаю вам составленную с помощью датчиков схему шарообразного звездолета в разрезе. Подробностей, простите, маловато, и многое сделано наугад…

Хэслэм рассказал Конвею о том, что такие шарообразные корабли были популярны лет сто назад, когда основная проблема космического судостроения заключалась в создании