при этом сам себе не очень верю.
Они обошли вокруг гидропонного зала – так надо было поступить согласно меткам – и потом примерно через час вошли в коридор, совершенно целый, где только на потолке и в полу зияли две большие дыры с рваными краями. Здесь, как ни странно, оказалось не так темно, как в пройденных спутниками помещениях, и они выключили свои фонари.
Из одной дыры струился тусклый свет. Когда Приликла и Конвей подошли к ее краю и заглянули в нее, то увидели крошечный кружочек солнечного света на самом дне. Через несколько секунд свет исчез, а еще через несколько появился снова, а потом темнота вновь стала непроницаемой.
– Ну вот, – с облегчением проговорил Конвей, – теперь мы хотя бы знаем короткий обратный путь. Но если бы мы оказались здесь в неправильное время, когда солнце не светило…
Он умолк, думая о том, что на самом деле им очень-очень повезло, а в самое ближайшее время могло повезти еще больше, потому что в конце коридора находился еще один шлюзовый люк. Он был помечен и люминесцентной краской, и здоровенной кляксой коричневой смазки. Наружная крышка люка была прочно закрыта, а это означало, что за дверью поддерживается давление воздуха.
Приликла задрожал от собственного волнения, да и от волнения Конвея тоже, когда тот принялся возиться с механизмом открывания люка. Пришлось на какое-то время прервать работу – затрещало в наушниках, и Конвей вынужден был ответить. Но и после ответа в наушниках снова послышалось шипение.
– Наш капитан не очень-то терпелив, – раздраженно проговорил Конвей. – Мы отсутствуем всего тридцать восемь часов, а он сказал, что у меня – двое суток… – Он немного помолчал, затаил дыхание и прислушался к слабому, беспорядочному шипению. Теперь, когда они с Приликлой забрались в самую сердцевину корабля, треск статического электричества в наушниках стал совсем слабеньким, еле различимым. Собственное дыхание и то звучало громче. Трудно было определить, когда шипение начиналось, когда заканчивалось, но через некоторое время Конвей все же уловил в сигналах определенную закономерность. Три короткие вспышки статического электричества. Пауза. Три долгие вспышки. Пауза. Три короткие вспышки, еще более долгая пауза, а потом все сначала. Это был сигнал бедствия, «SOS».
– С кораблем ничего не могло случиться, – стал вслух размышлять Конвей. – Это было бы странно. Значит, что-то с пациентами. Как бы то ни было, нас просят вернуться, и я бы сказал, что дело срочное.
Приликла припал к стенке рядом с крышкой люка и несколько секунд не отвечал. Наконец он сказал:
– Прошу прощения за кажущуюся невежливость, друг Конвей. Я отвлекся. Я ощущаю присутствие за этой дверью разумного существа – правда, его эмоциональное излучение очень слабое.
– Сазерленд! – вырвалось у Конвея.
– Думаю, да, друг Конвей, – ответил Приликла и сочувственно затрепетал в ответ на вставшую перед Конвеем дилемму.
Где-то, всего в нескольких сотнях футов находился пропавший офицер с «Тенельфи», медик – в каком состоянии, неизвестно, но скорее всего живой. Даже с помощью Приликлы на его поиски ушло бы никак не меньше часа. Конвею отчаянно хотелось найти и спасти этого человека, и не только ради него самого, но потому, что он понимал: только Сазерленд сумеет объяснить, что случилось на «Тенельфи» с его товарищами. Но и сам Конвей, и Приликла зачем-то срочно были нужны на «Ргабваре». Флетчер ни за что не послал бы сигнала «SOS» просто так.
Итак: если с кораблем все было в порядке, значит, что-то стряслось с пациентами. Вероятно, их состояние резко ухудшилось, а это создавало значительные сложности для Мерчисон и Нэйдрад – двух существ, которые бы без причины не запаниковали и ни за что не согласились бы на то, чтобы их коллег отозвали с важного задания. «Но, – вдруг подумал доктор, – вероятно, их пока мог бы устроить и один коллега – тем более что чуть позже они обрели бы сразу двоих, в том числе Сазерленда, который больше знал о заболевании, поразившем его соратников, чем медики с неотложки».
Приликла перестал трястись, как только Конвей принял решение.
– Доктор, – сказал Конвей, – нам нужно разделиться. Нас срочно требуют на «Ргабвар», а может быть, им просто нужно с нами срочно переговорить. Не мог бы ты отправиться коротким путем на противоположную сторону, Приликла? Выясни, что там стряслось, и дай, какие сумеешь, рекомендации. Но не покидай другого края этого туннеля хотя бы час после того, как выберешься на обшивку. Как только ты там окажешься, тебя заметят с «Ргабвара», а я смогу видеть тебя с этого конца. Таким образом, мы сможем переговариваться.
Туннель прямой, никаких зигзагов, да и центробежная сила тебе поможет, так что через два часа ты уже будешь у цели, – продолжал Конвей. – За это время я почти наверняка разыщу Сазерленда и приступлю к его эвакуации. Это работа для меня, поскольку тут потребуются мышцы ДБДГ, а не цинрусскийская эмпатия и даже симпатия.
– Согласен, друг Конвей, – ответил Приликла и засеменил по коридору к отверстию в полу. – Редко я откликался на предложение с большей готовностью…
Первым, что удивило Конвея, когда он оказался по ту сторону люка, был свет. Он очутился в большом, просторном отсеке, который, судя по остаткам оборудования, закрепленного на стенах, потолке и полу, некогда был местом собраний и отдыха экипажа. Снаряды для занятий спортом в условиях невесомости, а также, вероятно, предназначенные для проведения соревнований, были самым грубым и примитивным образом переделаны в двойные гамаки. Лишь на нескольких участках зала, огороженных прозрачным пластиком, располагались растения, и некоторые из них оказались зелеными. Все остальное пространство вдоль стен и посередине было использовано под койки и прочую мебель, нужную в условиях невесомости. Все выглядело так, словно здесь, в этом огромном отсеке, собрались все двести существ, уцелевших после первого столкновения корабля с метеоритом (в том числе и дети), и, судя по всему, прожили здесь довольно долгое время. А еще Конвея поразило то, что, кроме мебели и предметов, которыми пользовались эти существа, от них не осталось ни следа. Куда же подевались тела давно умерших колонистов-неудачников?
Конвей почувствовал, что волосы у него на макушке встали дыбом. Он вывел полную громкость наружного динамика и крикнул:
– Сазерленд!
Ответа не последовало.
Конвей пролетел к противоположной стене, где заметил две двери. Одна из них была приоткрыта, за ней горел свет. Открыв дверь целиком, Конвей попал в корабельную библиотеку.
Дело было не только в том, что здесь к стенам и потолку были прикреплены стеллажи, на которых аккуратными рядами стояли книги и коробки с магнитофонными лентами, а на полу через равные промежутки были расставлены столики и аппараты для чтения микрофильмов. Дело было даже не в том, что в воздухе парили весьма современные кассеты и портативные магнитофоны, принадлежавшие офицерам с «Тенельфи». Слово «библиотека» было написано на двери, а на противоположной стене висела эмблема корабля, и под ней можно было прочесть его название. Глядя на эту знаменитую эмблему, Конвей вдруг понял все.
Он понял, почему «Тенельфи» попал в беду, почему офицеры стартовали со своего корабля на заброшенный древний звездолет, оставив на вахте только корабельного медика. Он понял и то, почему они так поспешно вернулись, почему заболели и почему теперь им мало кто (в том числе и он сам) могли помочь. Конвей теперь знал, почему хирург-лейтенант Сазерленд воспользовался смазкой вместо маркерной краски и какая проблема заставила доктора отправиться на этот загадочный древний корабль. А все это Конвей понял потому, что и эмблема, и название этого корабля фигурировали в учебниках истории как на Земле, так и на каждой из земных планет-колоний.
Конвей сглотнул подступивший к горлу ком, проморгался и, пятясь, вышел
