Леди Маркби. На голове, деточка? Не советую. Мне кажется, это крайне вредно.
Мейбл Чилтерн. Но это с благотворительной целью, леди Маркби. В пользу так называемых недостойных слоев общества. Единственная категория бедняков, которая мне интересна. Я там секретарь, а Томми Траффорд — казначей.
Миссис Чивли. Ну а лорд Горинг?
Мейбл Чилтерн. Лорд Горинг — председатель.
Миссис Чивли. Самый подходящий человек для этой роли, если только он не изменился к худшему с тех пор, как я его знала.
Леди Маркби
Мейбл Чилтерн. Какая ужасная перспектива!
Леди Маркби. Хотя, милочка, вам нечего бояться. Вы всегда будете хорошенькой. А это самая прочная мода. И единственная, которую установила Англия.
Мейбл Чилтерн
Леди Маркби
Леди Чилтерн. Где, здесь?
Миссис Чивли. Да. Я хватилась ее, когда вернулась к себе в отель, и подумала — может быть, я ее обронила где-нибудь здесь.
Леди Чилтерн. Я ничего об этом не слышала. Но сейчас позову дворецкого и спрошу.
Миссис Чивли. Ах, ради Бога, не беспокойтесь, леди Чилтерн. Наверно, я потеряла ее в театре, еще до того, как приехала к вам.
Леди Маркби. Да, наверно, в театре. Мы все теперь так суетимся и толкаемся, что удивительно, как на нас еще хоть что-нибудь остается к концу вечера. Мне всегда кажется, когда я выхожу из чьей-нибудь гостиной, что на мне ровно ничего не осталось, кроме обрывков приличной репутации, и только одно это мешает представителям низших классов делать насмешливые замечания, заглядывая в окна кареты. По-моему, светское общество страдает от перенаселения. Надо бы организовать эмиграцию на какой-нибудь разумной основе. Выдавать отъезжающим подъемные, что ли. Кто-нибудь должен этим заняться. От этого будет большая польза.
Миссис Чивли. Я совершенно с вами согласна, леди Маркби. Я шесть лет не была в Лондоне, и, должна сказать, светское общество стало с тех пор ужасно пестрым. Всюду встречаешь каких-то странных субъектов.
Леди Маркби. Сущая правда, милочка. Но, знаете, с ними можно не знакомиться. Я, например, незнакома с доброй половиной из тех, кто бывает у меня в доме. И вряд ли хотела бы познакомиться, судя по тому, что я о них слышу.
Входит Мейсон.
Леди Чилтерн. Как она выглядит, эта брошь, которую вы потеряли, миссис Чивли?
Миссис Чивли. Бриллиантовая змейка с рубином. Довольно крупным.
Леди Маркби. Но мне кажется, вы говорили, что у нее на голове сапфир, а не рубин?
Миссис Чивли
Леди Маркби
Леди Чилтерн. Мейсон, не находил ли кто-нибудь во время утренней уборки бриллиантовую брошь с рубином?
Мейсон. Нет, миледи.
Миссис Чивли. Право же, это не так важно, леди Чилтерн. Мне ужасно совестно, что я вас беспокою.
Леди Чилтерн
Мейсон уходит.
Леди Маркби. Всегда так досадно, когда что-нибудь теряешь. Помню, раз в Бате[13], много лет назад, я потеряла в курзале очень красивый браслет с камеей, который мне подарил сэр Джон. После этого он, кажется, ничего мне не дарил больше. За последнее время он очень изменился к худшему. Эта ужасная палата общин невероятно портит наших мужей. Нет ничего губительнее для семейного счастья, чем парламентская деятельность, если, разумеется, не считать еще худшего кошмара, называемого «высшим образованием для женщин».
Леди Чилтерн
Миссис Чивли. Если не высшее, то хотя бы более высокое образование для мужчин — вот что хотелось бы видеть. Им его так недостает.
Леди Маркби. Вы совершенно правы, милочка. Но боюсь, что это безнадежно. По-моему, мужчина не способен к развитию. Он уже достиг высшей точки — и это не Бог знает как высоко, не правда ли? А что касается женщин — ну, вы, Гертруда, принадлежите к молодому поколению, и, наверно, все это правильно, раз вы это одобряете. В мое время было иначе. Нас учили ничего не понимать. В этом и заключалась прежняя система образования. И это было очень занятно. Мы с сестрой столько должны были не понимать — даже перечислить невозможно. Я всегда сбивалась со счета. А современные женщины, говорят, все понимают.
Миссис Чивли. Кроме своих мужей. Это единственное, чего не понимают современные женщины.
Леди Маркби. И очень хорошо, что не понимают. Иначе вряд ли уцелел бы хоть один счастливый брак. К вам, Гертруда, это, разумеется, не относится. У вас примерный супруг. Хотела бы я и о своем муже сказать то же самое! Но с тех пор как сэр Джон стал регулярно посещать все парламентские заседания, чего в доброе старое время он никогда не делал, он стал говорить на совершенно невозможном языке. Ему все кажется, что он в парламенте, и поэтому, когда он начинает рассуждать о положении сельскохозяйственных рабочих, или о методистской церкви, или еще о чем-нибудь, столь же непристойном, мне приходится высылать слуг из комнаты. Право, неприятно видеть, как твой собственный дворецкий, прослуживший у тебя двадцать три года, краснеет, стоя возле буфета, а лакеи корчатся по углам, словно акробаты в цирке. И я не знаю, чем все это кончится, если только сэра Джона немедленно не введут в палату лордов. Тогда только он перестанет интересоваться политикой. Палата лордов — такое здравомыслящее учреждение. Там настоящие джентльмены. Но пока что сэр Джон — это тяжкое испытание. Не далее как сегодня за завтраком он вдруг стал в позу перед камином, сунул руки в карманы и принялся во весь голос взывать к английскому народу. Я, конечно, была вынуждена уйти из столовой — но только после того, как допила вторую чашку чаю. Его гневный монолог на отнюдь не литературном языке можно было слышать в самых отдаленных уголках дома. Неужели и ваш Роберт такой?
Леди Чилтерн. Но я и сама интересуюсь политикой, леди Маркби. Мне очень нравится, когда Роберт говорит на политические темы.
Леди Маркби. Неужели? Ну, я все-таки надеюсь, что он не так увлекается чтением Синих книг[14], как сэр Джон, — его от них и за уши не
