— Я не трачу деньги на горшочки с цветочками. Это уж точно. Это неоригинально. — Он указал на маленькую серебряную вазу с изящными фиалками. — Лорд Питер со мной не согласен.

— Мы что, снова будем спорить на эту скучную тему? И потом, ты так и не ответил на мой вопрос.

В профиль ему был виден кружевной веер ее ресниц и очаровательный, по крайней мере для него, слегка дерзкий абрис ее носа. Он ответил:

— Я еще не пытался покорить никакую леди. Мне всего двадцать два года.

— А мне всего девятнадцать, — заметила она, оборачиваясь и глядя на него. — И при этом я собираюсь броситься на поиски мужа так, будто гончие из преисподней кусают меня за пятки.

Он ничего не мог поделать: от ее язвительного тона и сравнения, совершенно не подобающего божеству, губы у него скривились.

— А я думал, что все молодые девушки только и думают, как бы заманить в ловушку какого-нибудь ничего не подозревающего мужчину и до конца жизни ворчать на его дурные привычки и тратить его с трудом заработанные деньги на женские пустяки.

— Если так происходит, — возразила Элизабет пылко, чего и следовало ожидать, — это потому, что нас вынуждают так поступать. Честно говоря, я завидую леди Бруэр. Если они с Люком любовники, это ее выбор, и от нее не требуют, чтобы она вышла за него замуж.

Слово «любовники» разбудило в нем, как и положено, фантазию, и Майлз с тоской посмотрел на дверь, хотя Элизабет стояла ближе к ней, чем он, и, чтобы выйти из комнаты, ему пришлось бы коснуться девушки.

— Я не думаю, что мы должны размышлять об их отношениях. Это их дело, и только их.

— Это так ты думаешь о твоих связях?

Она ревнива? Или она просто ревнует его к свободе, которой он пользуется как мужчина в обществе, где распоряжаются, мужчины?

— Я отказываюсь от комментариев.

Когда же он начал двигаться к двери — черт бы ее побрал, у нее такой соблазнительный вид в этом девичьем светлом платье, — Элизабет спросила совершенно другим тоном:

— А каково это?

— Ты не можешь выражаться точнее?

Он невольно остановился, потому что больше всего ему хотелось как можно скорее избавиться от ее присутствия. И вместе с тем оставаться рядом с ней всегда.

Проклятая дилемма.

Она прислонилась к письменному столу красного дерева и скрестила руки на груди.

— Давай не будем притворяться. Ты постепенно приобретаешь репутацию завзятого повесы. Признаюсь, сначала меня это беспокоило, потому что… ну, назовем вещи своими именами — ты это ты. Но теперь я размышляю, не задать ли тебе все те вопросы, ответы на которые я вряд ли получу от мамы.

Судя по всему, гончие из преисподней заинтересовались и его пятками тоже, потому что ему страшно захотелось пуститься наутек. На Пиренеях в это время года, наверное, очень хорошо. Если он уедет туда…

Его голос прозвучал странно сдавленно:

— Могу я спросить, что вызвало эту внезапную воинственную позицию?

— Нет.

Вероятно, имея дело со своими матерями, мужчины научаются чувствовать, когда им грозят неприятности со стороны женщин. Майлз стоял, опустив руки по бокам, не понимая, что он такое сделал, чтобы вызвать у нее такую враждебность. Нельзя сказать, что раньше Элизабет никогда не злилась на него — наоборот, — но он не думал, что это как-то связано с тем, что он всего лишь прочел надпись на карточке, вложенной в букет цветов.

Ему не хотелось задавать простой, но пугающий вопрос: «Что я сделал?»

— Майлз, я терпеть не могу пребывать в неведении относительно чего бы то ни было, но для меня особенно невыносимо, если ты знаешь о чем-то больше, чем я. — На щеках ее показался тонкий румянец, но взгляд оставался прямым. — В конце концов, мы знаем друг друга всю жизнь… нашу жизнь. Я не понимаю, почему ты не можешь объяснить мне кое-какие детали.

«Нашу жизнь». Она не могла с более небрежным видом выбрать нож, чтобы воткнуть ему в горло.

— Господи, что ты хочешь узнать? — спросил он отрывисто и хрипло.

— Что именно происходит.

К несчастью, он понял, о чем она просит. Он понял даже выражение любопытства в ее прекрасных глазах, то врожденное любопытство, которое заставляло ее требовать, чтобы он научил ее плавать, бить по крикетному мячу и лазать по деревьям…

Необычные интересы для благовоспитанной барышни, почему ему и было скучно с такими барышнями. Элизабет никогда не была скучным товарищем, даже в те дни, когда он был старшим — одиннадцатилетним мальчиком, а она — всего лишь девчонкой.

То, о чем она спрашивала теперь, было не просто вопросом, который может задать благовоспитанная молодая леди.

— Я не намерен, — через силу проговорил он, — давать тебе уроки безнравственного поведения. Это переходит все границы приличного. А теперь извини…

— С каких это пор ты стал думать о приличиях, особенно между нами?

— Ты нарочно хочешь вызвать меня на спор? Если так, я не желаю спорить.

Он уйдет, непременно уйдет.

Она шагнула вперед и преградила ему дорогу.

— Я хочу получить только одно — конкретное объяснение того, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной. Почему из этого делают такую тайну?

С одной стороны, она понимала, что делает. Все началось прошлым вечером на лестнице, когда она была сбита с толку, ее мир накренился, и ей захотелось… отомстить.

Ну может быть, не отомстить. Это не то слово.

Покарать? Нет, это тоже неправильно. Ей просто захотелось заставить его как-то заплатить за бессонную ночь — ведь она сидела и часами смотрела в окно, пытаясь осознать, что произошло в тот момент, когда она, стоя на лестнице, посмотрела на Майлза и действительно увидела его.

Мужчина. Тот, который смотрел на нее теперь так, словно она утратила рассудок, смотрел, сдвинув темные брови, напрягшись всем телом.

Может быть, она и сошла с ума. Ее влекло к одному только Майлзу.

Он виноват уже за одно это. Как он смеет — он, который всегда был таким несносным, — быть таким красивым на свой лад, со слегка растрепанными волосами и янтарными глазами. А теперь у него хватало наглости смотреть на нее так, как будто это он относится к ней настороженно.

Вся эта ситуация просто невыносима.

Сколько достойных джентльменов ищут ее руки, а она думает о Майлзе. Придя к такому выводу, она заволновалась, и ей захотелось потребовать от него чего-то личного, она отчасти и отомстила бы ему. Наверное, это было мелко, но напомнила она себе, ей действительно хочется узнать.

— Что? — спросил он, и его лицо смешно исказилось, настолько немыслим был ее вопрос.

Она почувствовала себя немного вознагражденной, увидев, как ему стало не по себе, и слегка подняла брови.

— Полагаю, ты знаешь по собственному опыту то, о чем я спрашиваю?

Он покраснел. Румянец был едва различим под загаром, но она хорошо знала Майлза и от его смущения ее решимость вывести его из равновесия только возросла — ведь он только что поступил с ней так же. Он сказал неуверенно:

— Если… ты могла подумать хотя бы на одно мгновение, что я действительно расскажу тебе что-то об этом…

— Почему бы и нет?

Она не двигалась с места, с решительным видом загораживая ему проход и спрашивая себя, как это