извинить меня — я попрощаюсь с хозяином дома и с удовольствием ускользну отсюда.
Вскоре он ушел, спустился по лестнице в теплый вечерний воздух, где гости Мастерсов не угрожали ему проявлениями своих сомнительных сценических талантов. Не успел он выйти на улицу, как услышал тихий оклик:
— Люк. Подождите, пожалуйста.
Мэдлин. Проклятие! Это ее мягкий мелодичный голос.
Он остановился, произнес еще более крепкое ругательство и обернулся. Он надеялся, что ему удастся не вступить с ней в разговор в течение всего вечера, и преуспел в этом, приложив немного усилий.
Ему это удавалось — до сих пор.
Ее красота всегда действовала на него как-то необычно; красота эта поразила его, когда он впервые увидел Мэдлин, и с тех пор так и пошло. Дело было не столько в ее внешности, хотя все в ней было совершенно, сколько в атмосфере чувственной восприимчивости, такой женственной, и в этих светящихся темных глазах, уголки которых были слегка приподняты, что придавало ей необычную, странную привлекательность…
Эти великолепные глаза, казалось, видели его насквозь.
Она сошла вниз по ступеням, приподнимая шелковую юбку; в тусклом свете звездного неба выражение ее лица определить было трудно.
— Вы избегали меня весь вечер.
Легкий упрек, прозвучавший в ее голосе, мало помог его тревожному состоянию.
— Если вы это заметили, позвольте спросить, почему поспешили за мной?
Она вздрогнула, но тут же расправила плечи.
— Не нужно разговаривать со мной таким язвительным тоном, Олти. Я уверена, вы понимаете, что я хочу поблагодарить вас за возвращение дневника Колина.
— Милости прошу. — Его поклон был слегка насмешлив, потому что единственный способ иметь дело с ней — это вооружиться иронией. — А теперь, когда мы с этим покончили, я уверен, что Морроу истосковался по вашему обществу. Не стоит заставлять его ждать.
— Вы ревнивы?
Одна ее выгнутая бровь чуть-чуть поднялась, что привело его в ярость.
Ревнив? Может быть. Он явно не имел права быть ревнивым, но жизнь не всегда следует Логическими путями.
— Я не верю в это бесплодное чувство.
— Вы говорите так, будто ревнуете.
Ему определенно не хотелось вести этот разговор.
— Рискую показаться грубым, но я откланиваюсь, леди Бруэр.
— Вы не хотите называть меня Мэджи?
Ее улыбка была нарочито соблазнительной. Ее мягкие полные губы слегка изгибались, глаза были затенены длинными густыми ресницами, великолепная грудь слегка вздымалась после стремительного спуска с лестницы.
— Вам не нравится это имя.
Он понимал, что ему следует повернуться и оказаться от нее как можно дальше.
«Возьми и уйди, дурак набитый».
— Мне нравится, когда меня так называете вы.
Мягкий эротический намек в ее словах мог и не быть намеренным, но когда он посмотрел на нее, прищурившись, то усомнился, что это на самом деле так.
Она сделала один-единственный решающий шаг к нему.
— И еще вы говорили, что не верите, будто я принадлежу к тем женщинам, которые могут согласиться стать вашей любовницей.
Теперь она стояла совсем близко, очень соблазнительная, и запах ее духов напоминал об экзотических садах и запретной страсти. Это отвлекло его, и он не сразу понял ее слова.
Конечно, он говорил это.
— Знаете, — прошептала она, глядя прямо ему в глаза, — я думала об этом и решила, что вы ошиблись.
Играть с огнем — слишком пресно сказано. Мэдлин смотрела на высокого человека, совершенно неподвижно стоящего рядом с ней; усыпанное звездами бархатное ночное небо создавало игру теней на этом точеном лице с его загадочным выражением. Его длинные светлые волосы были совершенно иного оттенка, чем у нее, — рыжеватые, пронизанные более светлыми, золотистыми прядями; они завивались над его воротничком и очень шли ему, шли к сочетанию сдержанной необузданности и вышколенной светскости. За обедом он был угрюм, ему явно не хватало учтивости и любезности, он даже ел с почти нетерпеливым раздражением и пил вино, почти не ограничивая себя и не пьянея, и в этой его способности было что-то угрожающее.
Или может быть, он и опьянел, хотя бы немного, потому что следил за ней почти все время, и если она была виновата в том, что слегка флиртовала с красивым молодым Чарлзом Морроу, желая посмотреть, как это подействует на Люка, то каяться не собиралась.
Когда тот, кто сидел рядом с ней за столом, наклонился к ней слишком близко, что уже граничило с непристойностью, она спросила себя: «Может ли Люк одним смертоносным броском перепрыгнуть через стол?» Эта мысль сначала испугала, а потом заинтересовала ее. Его глаза сверкнули, и это было заметно. Жизнь ее слишком прилична, ей нужно какое-то приключение, и кто лучше, чем лорд Олти, может устроить ей такое приключение?
Тот момент, когда Морроу вожделенно смотрел на нее, а Люк молча наблюдал за этим, оказался для нее решающим и поворотным. Люк игрок — весь Лондон знает это после того безумного пари. Быть может, она тоже игрок.
Он на самом деле ревнует. Она знала это тогда и определенно видела теперь. Он мог выиграть, хладнокровно поставив на кон двадцать тысяч, но в этом он не может блефовать.
Как… как это радостно. Как это помогает.
— Мэдлин, — протяжно проговорил он обманчиво мягким голосом, — вернитесь в дом и закончите вечерние развлечения, и я забуду, что вы вообще сказали это.
Она покачала головой.
— Давайте поедем куда-нибудь и поговорим об этом. Улица кажется довольно многолюдной.
— Об этом?
— О нас, — твердо сказала она, хотя сердце у нее сильно билось, а ладони вспотели.
«Неужели я действительно собираюсь это сделать?»
Да, она собиралась это сделать. Почему бы и нет? Она не девица, которая ищет престижного мужа. У нее это уже было — и кончилось. Когда умер Колин, она была в полном отчаянии, но хотя эта боль никогда полностью не пройдет, время притупило ее, резкие края смягчились воспоминаниями. И еще он оставил ее богатой и независимой. Если ей хочется завести любовника, нет никаких оснований отказываться от этого. Скандальная причастность к отношениям с виконтом Олти немного пугала ее, но вдовы пользуются бесконечно большей свободой, чем незамужние женщины, а ей, в конце концов, около тридцати и первый расцвет ее молодости уже почти миновал. Нет, она не искала нового мужа, но почему же мужественный красивый любовник, который, как она знала по собственному опыту, может быть в спальне нежным, порочным и умелым, который остроумен и очарователен, когда ему этого хочется, не станет хорошо обращаться с ней, хотя у него в характере и есть, по ее ощущению, темные стороны?
Они испытывают друг к другу пылкое влечение. Она устала отрицать это, а он даже недавно признавался, что хочет ее.
Он не двигался, глаза его по-прежнему сверкали.
— Никаких «нас» не существует, дорогая Мэджи.
— Вы забыли ту ночь? — Остро сознавая присутствие прислуги в каретах, стоящих вдоль улицы, и, возможно, любопытных глаз, смотрящих на них из окон дома, она не прикасалась к нему — хотя ей и хотелось этого, — но ее голос упал до хриплого шепота: — Я не забыла.
— Ошибка, — коротко сказал он, но все же не ушел.