Я, думается, писал тебе в моих предыдущих письмах о новом председателе Совета Главного управления по делам печати?^* Так вот, оказывается, он совсем не таков, как о нем говорили, — он даже очень расположен к патриотической печати. Это навело меня на мысль, что, быть может, он скорее будет настроен способствовать восстановлению «Москвы», нежели препятствовать ему. Следует только заручиться поддержкой дружественных сил в высших сферах и действовать в одном направлении. Я подумал о канцлере, он пока еще в Царском, но не замедлит вернуться в город, поскольку государь, как говорят, едет в Москву в будущий четверг. Есть, по-видимому, еще и другой путь — я укажу тебе его позже. Вероятно, никогда возобновление «Москвы»^* не было так своевременно, как сейчас, принимая во внимание то, что начинается, а также то, что идет к концу^*. Ужасное предостережение в лице Франции, потерпевшей столь постыдное поражение, несмотря на видимое ее могущество, — это предостережение, за отсутствием достаточно убедительного разъяснения, увы, не вполне понято. — Нам присуще одно противоречие, которое стоит отметить. В известном кругу все симпатии находятся на стороне Пруссии^*, и, однако, в этой же самой сфере главным предметом подражания был наполеоновский режим, идеал наших великих государственных мужей…^*

Самый сердечный привет моему брату, и пусть он даст мне о себе знать.

Ф. Т.

St-P<étersbourg>. Mardi. 3 nov<em>bre

Mon Prince,

Je ne veux pas être des derniers à joindre ma voix à la grande voix du pays qui vous acclame en ce moment^*. Je le fais sans réserve, comme sans appréhension, rassuré, comme je le suis, sur le coup d’audace, qui vient d’être frappé, par la main même qui l’a dirigé^*.

Ici, on est dans la joie, comme vous pouvez bien le penser. Et déjà ce matin il était question à la Douma d’une adresse d’actions de grâce qui devait être présentée à l’Empereur…^*

Mille respects.

Ф. Тютчев

С.-Петербург. Вторник. 3 ноября

Дорогой князь,

Я не хочу последним присоединить свой голос к великому голосу страны, которая приветствует вас в эту минуту^*. Делаю это без оговорок и без опасений, успокоенный сознанием того, чьей рукой направлен только что нанесенный смелый удар^*.

Здесь, как вы можете себе представить, все ликуют. И уже сегодня утром в Думе шла речь о благодарственном адресе, который должен быть поднесен государю…^*

С глубочайшим почтением.

Ф. Тютчев

Ce vendredi

Laissez-moi vous signaler, chère Comtesse, l’article de la Gazette de Moscou, en date du 11 novembre, № 243.

Eh bien, il y a dans cet article un alinéa qui pourrait être dûment qualifié de véritable infamie, en égard à l’autorité qui s’attache au journal de Katkoff.

Cet alinéa est à l’adresse des Slaves de la Cisleithanie^* et dit crûment sur la foi de je ne sais quelle autorité que leur sacrifice est une chose à peu près décidée, en dépit de toutes les sympathies qu’ils nous témoignent^*. Encore une fois, dans les circonstances données^* et venant de la part de Katkoff, une pareille insinuation est une infamie, il n’y a pas d’autre mot pour qualifier un procédé semblable. A quel excès pourtant peuvent arriver certaines natures sous le coup de fouet d’un amour-propre sottement irritable et qui se sent blessé.

Parlez-en au Prince Gortchakoff à votre retour à Tsarskoïé.

Au plaisir de vous revoir très probablement dimanche prochain.

T. T.

Пятница

Позвольте, дорогая графиня, обратить ваше внимание на статью в «Московских ведомостях» от 11 ноября, № 243.

Так вот, в этой статье есть абзац, который поистине нельзя рассматривать иначе как настоящую низость, принимая в расчет тот авторитет, коим пользуется газета Каткова.

В этом абзаце, касающемся славян Цислейтании^*, прямо говорится, на основании не знаю каких данных, что принесение их в жертву — дело более или менее решенное, несмотря на все симпатии, которые они нам выказывают^*. Повторяю, при настоящих обстоятельствах^* подобная инсинуация, да еще исходящая от Каткова, является низостью, и нет другого слова, чтобы определить такой поступок. До чего, однако, могут доходить некоторые натуры, подхлестываемые глупо раздражительным и якобы уязвленным самолюбием.

Поговорите об этом с князем Горчаковым по вашем возвращении в Царское.

Надеюсь свидеться с вами в будущее воскресенье.

Ф. Т.

Pétersbourg. Ce 31 déc<embre> 1870

Je ne veux pas laisser s’achever cette terrible année sans t’écrire, ma chère Kitty, sans répondre à ta lettre qui répond si bien à toutes mes pensées… Il en est des blessures morales comme des blessures physiques, ce n’est pas dans le moment, où on les reçoit, qu’on s’en ressent le plus — c’est plus tard, c’est après coup. Il faut que la vie ait repris son assiette, pour que le vide reparaisse.