пропихнуть все-таки удалось. Мы оказались на балках перекрытия под потолком, а потом соскользнули вниз по столбу, причем в наименее освещенный угол. Потом стрельба стихла и нам пришлось вести себя максимально тихо. Помимо белых антирадиационных тюков здесь было много всякой каки – мешки, ящики, бочки. Мы оттащили один тюк в сторонку, чуть распороли его, выкинули часть наполнителя – какой-то довольно мягкой стружки с металлическим отливом… и я получил удар чем-то плоским по башке. Тяжелая боль словно расплющила меня и отключила.

Как я уже впоследствии догадался, Курт от души долбанул по моей тыкве. Я перестал существовать в реальном времени, поэтому соратник, не спрашивая согласия, сунул меня в тюк, который затем довольно аккуратно зашил.

Мой личный тюк был брошен на поддон, а сверху навалены другие. Удивляюсь, как я не прекратил дышать, как 'Кедр' с навинченным глушителем не продавил мне живот.

По дороге к самолету я был в обмороке. Наверное, благодаря этому, меня, обмякшего, без подозрений выгрузили на рольганговую дорожку, прокатили по ней и потом принайтовали к чему-то твердому. По настоящему я очнулся, когда самолет уже отрывался от земли. Тряска привела меня в чувство, болезненно влияя на полураздавленные и ушибленные члены тела. Инерционные воздействия показали мне, что я вместе с крылатой машиной набираю высоту и выполняю довольно крутой разворот. Я, невзирая на темные кляксы в голове – последствия преступной активности Курта – начал проделывать дырочку в мешковине. Ведь я хоть и понял, что лечу со свистом, но еще не знал, где и как.

Прежде всего я заметил какого-то ненужного мне мужика. Пришлось нажать спусковой крючок 'Кедра'. Пуля вылетела не громче, чем пробка из бутылки шампанского, но пробила голову и еще отскочила от борта. Надзирающий товарищ с легкими брызгами отправился в страну отцов, не успев ничего сообщить по интеркому.

Я аккуратно ножичком причинил рваную рану тюку и стал выбираться, изо всех сил вращая глазами и головой. Поскольку никого не видел, то смущался и потел. Наконец стало ясно, что я здесь один.

Я находился в грузовом отсеке, возле переборки, отделяющей ее от другого отсека, вероятно рубки. К этой переборке и были прикреплены тюки. Наверное, таковые имелись и в рубке – для обороны задниц экипажа от крутой радиации. Похоже, самолет действительно собирался порхать в районе ядерного взрыва и довольно долго – может, вести там наблюдения. А у меня всей амуниции только пистолет-пулемет, граната, ножик, трос с самохватом, мина – похожая на ту, что должна была лететь одна, только радиоуправляемая. Ну и навигационный прибор, в который я заложил команду определения координат и курса. Вскоре стало ясно, что я двигаюсь над Южной Азией в сторону южного полюса со скоростью пятьсот камэ в час.

В принципе, члены команды могли навестить меня в любой момент. Ведь тот тип, которого я пристрелил первым делом, не в состоянии был откликнуться на запрос из рубки. Можно было сразу к ее двери приделать растяжку с гранатой – так что дернешь за ручку и голова улетит, но лучше не торопиться с этим делом в таком деликатном месте как самолет. Гораздо разумнее держать выход под прицелом.

Вдоль всего грузового отсека проходила рольганговая дорожка, а также леера, рейки, уголки и даже монорельсы с крановыми механизмами. Где-то посредине – для правильной центровки – на дорожке стояло два больших и длинных ящика, вернее каркаса. Внутри них лежали металлические блямбы. Наверное, те самые ядерные заряды. Каркасы были снабжены парашютными системами, от которых тянулись вытяжные тросики к центральному лееру. А на корме соответственно имелся грузовой люк, который я наблюдал еще на аэродроме.

Вот замигает синяя лампа, завоет сирена, тогда распахнутся створки люка и дорожка вывалит в пропасть две ядерные плюхи, величайшие достижения засранцев-ученых.

Парашюты раскроются, блямбы аккуратно воткнутся в лед, а немного погодя начнется катавасия. А может заряды взорвутся на пути к шельфовому леднику. Впрочем, о ледниках лучше пока не думать, чтобы нервы не трепать лишний раз.

Как я могу предотвратить все эти пакости? Взорвать мину вместе с собой и самолетом? Во-первых, жертвовать своим организмом, не попробовав другие варианты, это значит показать себя тупицей. Окромя того, летим мы пока над вполне обитаемой сушей и как там сыграют ядерные блямбы – поди пойми.

А если как-нибудь испортить атомные заряды, превратить их в простые колобашки? Например, поковыряться в блямбе и выкрутить там взрыватели.

Первое препятствие в том заключается, что я не физик, а холодильный инженер – и сдается мне, ядерный заряд не сильно похож на холодильник. Надо учитывать и то, что снаружи у блямб никаких органов управления. Никаких там панелей, которые сковырни и дорвешься до кнопок. В носовой части у блямбы я нашел что-то вроде стыков, то есть имелся щиток и даже гнездо для вложения ключа. Ах, какой я внимательный, только радости от этого никакой.

Оставалось тогда одно – найти провода, которые подают энергию и управляющие сигналы к грузовому люку. Если я их перережу, электромоторы не смогут раскрыть его, как ни кряхти, и заряды не вывалятся наружу. Тогда из рубки выйдут надзирающие особы, которые попробуют проделать все то же самое вручную. Тут я их и постреляю. Надеюсь, фактор внезапности будет на моей стороне.

Через час я разыскал что-то вроде концевых выключателей и повыдирал из них все проводки. Осталось только дожидаться благоприятных результатов. Удивляло лишь то, что члены команды не торопится навестить грузовой отсек. Вспомнил я нехилые способности своих бывших подельников- сектантов и уверился, что люди из экипажа своевременно заподозрили неладное, но избрали хитрую тактику.

Через пять часов мой прибор-навигатор показал, что мы уже над Антарктидой. Там царило многомесячное полярное утро. Низкое-низкое солнце подмазывало зеленым, красным и голубым верхнюю кромку облаков. Что творилось под ними, можно было себе представить и задрожать.

Тут совершенно неожиданным образом створки кормового люка раскрылись и в отсек ворвался с радостным воем агрессивный и ледяной воздух. Значит, я не те проводки выдернул. Это у меня бывает.

Заработала рольганговая дорожка и потащила боезаряды на выход. Оставался в запасе один фокус. Дабы опередить каркасы, я тоже направился к корме, отражая по пути броски ветра, который хотел меня закружить и вышвырнуть вон. Истратил половину магазина у своего 'Кедра', еще поработал ножом, рассекая прорезиненную ткань дорожки, ломиком потрудился, рассыпая тянущие колесики, ну и в конце концов, испортил привод. Рольганговый транспортер вышел из строя, то есть перестал делать свое черное дело. Вот вам, дорогие мои.

Тут 'дорогие мои' попробовали вылезти из рубки. Но по открывшейся двери так удобно было стрелять. Один из членов команды рухнул на пороге, товарищи пострадавшего быстро затащили его обратно и заперли дверь.

Впрочем, напасти на этом не кончились. Хотя оказались они уже невещественными и даже противоестественными.

Меня очаровал раскрытый грузовой люк, как будто в душе снова очнулся фраваши. Мгновение дурноты, затмение, я чувствовал только одно – что-то всплывает из глубины, выдавливая из меня нормальные мысли и чувства. В моей бедной голове стал восстанавливаться чужой и вредный фильтр.

Потом Он стал манить и тащить меня к выходу, и хотел, чтобы я слился с воздухом, а затем со всем миром. Я резко почувствовал несовершенство и ограниченность свой формы, саднящую и гудящую от давешнего удара башку, полураздавленные члены, ноющую печенку, я захотел снова стать великим и безграничным, знающим глубины и помнящим истоки. Я возжелал из маленькой недолговечной козявки, замученной проблемами потребления и выделения, сделаться снова возвышенным и долговечным. Моим глазам открылась дорога в вечность, которая проходила вдоль грузового отсека и через кормовой люк устремлялась к багровому солнцу Слияния.

Ну нет, фигушки, дорогие мои. Это не я стану счастливым, а фраваши, мой погубитель и растворитель. Я чуть ли не стукнулся башкой о борт, пытаясь вышибить из нее паразита и психосадиста.

– Ты будешь жить во мне,– сообщил Он.– Не сопротивляйся и станет ясно, что ты – это я. Во мне сохранится даже то хиленькое 'я', которое называет себя Колей Шигимонт-Микитовом.

И мое хиленькое 'я' наконец возбухло.