забыв, что не только я звоню, а что и мне могут позвонить…

— А звонил Рамсден?

— Угадали. И сказал: «Нашли! Он покупает фарфор для фирмы «Брэйн, Хавард и K°». Ну, а затем началась другая музыка. Надо было увидеться с нашими свидетелями, доставать повестки для их вызова в суд и все прочее. Но завтра в Нортоне будет очень интересно! У Кевина в ожидании просто слюнки текут!

— Если бы я нашла в себе силы пожалеть эту девчонку, — заявила миссис Шарп, появляясь в дверях с саквояжем, который она швырнула на столик красного дерева так небрежно, что тетя Лин упала бы в обморок, — я бы, право, ее пожалела. Могу себе представить, что должен испытывать свидетель, отвечая на вопросы враждебно настроенного Кевина Макдэрмота!

Саквояж, когда-то дорогой и элегантный, приобретенный, видимо, в те времена, когда муж миссис Шарп был еще состоятельным человеком, выглядел теперь потрепанным, жалким… И Роберт подумал, что, когда он женится на Марион, его первым подарком теще будет чемоданчик — маленький, светлой кожи, купленный в одном из лучших магазинов…

— А я вот никогда не смогу даже на секунду почувствовать жалость к этой девке! — горячо сказала Марион. — Я готова убить ее, как убивают моль, с той лишь разницей, что моль мне всегда немного жалко.

— Интересно знать, что она будет делать? — спросила миссис Шарп. — Вернется в семью Уиннов, как вы думаете?

— Вряд ли, — отозвался Роберт. — Убежден, что она до сегодня не преодолела в себе ярости и раздражения, какие она испытывает с той поры, когда узнала о предстоящей женитьбе Лесли. Преступление, как говорит Кевин, всегда начинается с эгоизма и беспредельного тщеславия. Нормальная девочка, возможно, тяжело бы переживала тот факт, что ее приемный брат к ней изменился, но у нее это бы ограничилось слезами, мрачным видом, ну и тем, что она стала бы трудной в общении. Быть может, и о монастыре она бы подумывала, знаете, разные ведь мысли приходят в голову эмоциональному подростку. А потом, стечением времени, примирилась бы, успокоилась бы. Но такие законченные эгоистки, как Бетти Кейн, к обстановке не применяются. Нет, весь мир должен применяться к ним, вот вам типичная психология преступника! Преступник всегда ведь ощущает себя обиженным, обойденным…

— Не пора ли ехать? — спросила Марион. — Господи Боже, если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду с радостью ехать в Нортон на этот суд, я бы не поверила! Сегодня наш милый Стэнли может наконец заснуть в собственной постели, вместо того чтобы сторожить двух женщин в их одиноком доме.

— Он, значит, не ночует здесь сегодня? А, знаете, мне как-то не нравится, что ваш дом останется пустым.

— Будет дежурить полицейский, как обычно. Да и после той ночи, когда выбили стекла, ничего такого не повторялось. И завтра ведь мы вернемся!

— Знаю, знаю, и все же… Лучше бы Стэнли переночевал тут еще раз.

— Ну, если кому-то захочется выбить окна, — сказала старая миссис Шарп, — вряд ли Стэнли удастся им помешать.

— Это-то верно. И все-таки я напомню инспектору Хэлламу, что дом сегодня ночью будет пустовать, — пообещал Роберт.

И Роберт не забыл о своем обещании. Вечером в Нортоне, перед тем как встретиться с Кевином за ужином в ресторане гостиницы «Фрезере», Роберт позвонил в милфордскую полицию.

— Ладно, мистер Блэр, — отозвался дежурный сержант. — Я скажу, чтобы тот, кто там сегодня дежурит, открыл ворота и прошелся вокруг дома. Да, да, ключ от ворот у нас есть!

После ужина Роберт сразу отправился в свой номер и заснул, едва голова его коснулась подушки. И когда у его уха зазвонил телефон, Роберт не сразу осознал, что это звонит и где он находится.

— Да? — сонно сказал он в трубку. И, услышав ответ, мгновенно пришел в себя.

Звонил Стэнли. Дом Фрэнчайз горит. Не может ли мистер Блэр немедленно приехать?

— Сильный пожар?

— Довольно-таки!

— Я еду!

Те двадцать миль, что отделяли Нортон от Милфорда, Роберт промчался с такой быстротой, на какую раньше не считал себя способным. Когда он, пролетев Хай-стрит, выехал из Милфорда, то увидел зарево, стоявшее над горизонтом, будто поднималась полная луна. Однако луна висела в небе, как молодой серебряный месяц светлой летней ночи.

Слава Богу, горящий дом был пуст. Удалось ли вытащить ценные вещи? А, впрочем, был ли там кто- нибудь, кто бы сумел отличить ценные вещи от неценных?

Ворота были распахнуты настежь, а во дворе, ярко освещенном пламенем, стояли пожарные машины и толпились люди. И Роберт увидел стул с расшитым бисером сиденьем, стул из гостиной. Нашелся, значит, кто-то, кто его вытащил.

Рядом послышался голос Стэнли:

— Ну вот и вы! Воды не хватает. Но кое-что из дома удалось вытащить. Все из гостиной. Я подумал, что именно эти вещи хозяйки захотели бы спасти в первую очередь. Кое-что из верхних комнат тоже удалось вынести…

По черному лицу Стэнли ручьем катился пот, оставляя светлые бороздки, и молодое лицо его казалось старым, морщинистым.

На траве были свалены матрацы и постельное белье, свалены в сторонке, чтобы не быть на пути пожарных. А рядом стояла мебель, и вид у нее, казалось, был потерянный, удивленный…

— Давайте отнесем мебель подальше, — предложил Стэнли, — а то либо искры на нее попадут, либо кто-нибудь из этих чертей вздумает на нее становиться…

Под словом «черти», видимо, подразумевались пожарные, делавшие все, что было в их силах. Роберт начал таскать мебель.

Вот старинный стул, на котором сидел инспектор Грант, и миссис Шарп заявила, что он слишком тяжел для этого стула… Вот стол вишневого дерева, за которым они обедали вместе с Кевином… А вот столик красного дерева, куда всего несколько часов назад миссис Шарп плюхнула свой саквояж. Гуденье и треск огня, выкрики пожарных, фантастическая смесь света луны, автомобильных фар и пламени, перетаскивание мебели с одного места на другое, странная и кажущаяся бессмысленной работа — все это напоминало Роберту то ощущение, какое он испытал, когда медленно приходил в себя после анестезии.

Внезапно с грохотом провалился второй этаж, и в новой яркой вспышке пламени Роберт увидел двух молодчиков, злорадно ухмыляющихся. И тут же понял, что и Стэнли их увидел. Кулак Стэнли ударил в челюсть одного из них с такой силой, что звук этот был слышен даже сквозь шум пожара, и одна из ухмыляющихся физиономий сразу пропала. Роберт не бил никого с тех пор, как занимался боксом в школе, и не предполагал, что кого-нибудь когда-нибудь ударит, но его левая рука сделала то, что следовало, как бы по собственной воле. И вторая физиономия пропала в темноте.

— Чисто сработано, — заметил Стэнли, посасывая ободранные суставы своего кулака, и воскликнул: — Глядите!

Крыша сморщилась, будто лицо ребенка, собирающегося заплакать. Маленькое круглое окно, пользовавшееся такой дурной славой, качнулось слегка вперед, а затем завалилось внутрь. Язык пламени вновь лизнул крышу, и она провалилась, смешавшись с обломками прежде рухнувшего этажа.

Когда пламя наконец умерло, Роберт со смутным изумлением увидел, что край неба белел — светало. И наступила тишина. Шум пожара и крики сменились мягким шуршанием водяных струй, направленных;на дымящийся остов дома. Лишь четыре уцелевшие стены, закоптелые и мрачные, стояли на измятой траве. Четыре стены, и ступени каменного крыльца, и рама входной двери, открытой в черную пустоту.

— Ну вот, — сказал Стэнли. — Значит, так.

— Как это началось?

— А кто его знает! Когда явились пожарные, дом уже вовсю пылал.

— Куда девались эти ребята?

— Которым мы дали по морде? Домой, видно, пошли.

— Как жаль, что выражение лиц не может служить доказательством!