Нет, ничего не надо передавать. Он еще сюда вернется. Его фамилия не имеет значения.
Он чувствовал себя, как некто, слишком резко затормозивший и слетевший с трассы. Когда он шел к машине, то вспомнил, что через несколько минут Тэд Каллен прочитает об этой истории. Если только уже не прочитал. Он вернулся в свою квартиру и в прихожей был с облегчением встречен госпожой Тинкер.
— Слава Богу, что вы уже вернулись. Этот американский паренек висит на телефоне и намеревается сделать что-то ужасное. Я не могу понять ничего из того, что он хочет сказать. Он совершенно спятил. Я говорю: господин Грант вам позвонит, как только придет, но он не хочет оставить трубку в покое. Он просто кладет ее и сразу же поднимает. Я бегаю туда и обратно между кухонной раковиной и телефоном, как… — зазвонил телефон. — Вот видите! Это опять он!
Грант поднял трубку. Это действительно был Тэд и действительно вне себя от ярости.
— Он же врал! — кричал он. — Этот тип врал. Разумеется, Билл ему все это сказал!
— Разумеется, он лгал. Послушай, Тэд… Послушай. Нет, ты не можешь пойти и сделать из него желе… Да, ты, разумеется, можешь пойти к нему домой, я в этом не сомневаюсь, но… Послушай, Тэд!.. Я был у него… Да, и даже только что. Я читаю газеты раньше, чем ты… Нет, я не прибил его. Я не мог… Нет, не потому, что я трус, а потому, что он в Камберленде… Да, с четверга… Не знаю. Я должен об этом подумать. Дай мне время до ленча. Ты мне доверяешь? Ну, тогда ты должен доверять мне и сейчас. Мне нужно время для размышления… Чтобы придумать какое-то обоснование… Таковы правила… Разумеется, я расскажу всю историю в Скотленд-Ярде, не бойся, мне поверят. Я имею в виду историю о визите Билла к Ллойду и о том, как Ллойд мне солгал. Однако доказать, что Шарль Мартэн — это был Билл Кенрик, это совершенно другое дело. До ленча я буду писать донесение в Ярд. Приходи около часа, поедим вместе. После полудня я должен все это дело передать властям.
Эта мысль была для него невыносима. Это была его личная борьба. С самого начала это была его личная борьба. С той минуты, когда он посмотрел через открытую дверь купе на мертвое лицо незнакомого парня. Со времени встречи с Ллойдом борьба была в тысячу раз более личной.
Он уже начал писать, когда вспомнил, что не получил документы от Картрайта. Он поднял трубку, набрал номер и попросил добавочный. Не мог бы Картрайт найти какого-нибудь посыльного и прислать ему эти документы? Он, Грант, ужасно занят. Сейчас суббота, так что он приводит в порядок свои дела перед тем, как пойти на работу в понедельник. Он будет очень благодарен.
Он вернулся к своей работе, и это так его поглотило, что он лишь туманно уловил то, что госпожа Тинкер принесла вторую почту: дневную. И когда он оторвал глаза от бумаги, мысленно подыскивая подходящее слово, его взгляд упал на конверт, лежащий возле него на столе. Это был элегантный конверт, толстый от содержимого, надписанный узким, наклоненным, неразборчивым почерком, который был одновременно щегольским и узорчатым.
Грант никогда не видел почерка Хирона Ллойда, но узнал его тотчас же.
Он отложил перо осторожно, будто незнакомое письмо было бомбой и каждое неосторожное движение могло вызвать взрыв.
Он вытер руки о штанины жестом, вспомнившимся со времен детства, жестом маленького мальчика, который принимает вызов судьбы. Он положил руку на конверт.
Письмо было послано из Лондона в четверг утром.
Глава XIV
«Дорогой господин Грант!
Или, может быть, я должен говорить «инспектор»? О да, я знаю об этом. Мне не понадобилось много времени, чтобы это открыть. Мой великолепный Махмуд как детектив превосходит любого из ваших многообещающих любителей с Эмбэнкмент. Однако я не буду обращаться к вам официально, ибо это частное письмо. Я пишу вам, как некто исключительный другому исключительному человеку, равно достойному внимания. По правде говоря, я предоставляю эти факты вам, а не прессе, ибо вы являетесь единственным англичанином, который на какое-то время привел меня в восхищение.
И, разумеется, потому, что я уверен в вашей заинтересованности.
Сегодня утром я получил письмо от моего коллеги Пола Кинси-Хеуита, извещающее о его открытии в Аравии. Письмо было послано из редакции «Морнинг Ньюз» по его просьбе. Оно должно было предшествовать публикации этого известия в завтрашнем выпуске. Жест вежливости, за который я ему благодарен. По иронии судьбы молодой Кенрик намеревался рассказать о существовании долины также и ему. Я часто виделся с молодым Кенриком во время его пребывания в Лондоне и не мог увидеть в нем чего-либо, предвещающего столь великое будущее. Он был очень заурядным молодым человеком. Он проводил дни в бездумных полетах на механическом приспособлении над пустынями, которые люди покоряли исключительно дорогой мужества и мучений. Голова у него была полна планов: я должен был обеспечить ему транспорт, а он бы повел меня к этой своей находке. Разумеется, это был абсурд. Я прожил жизнь и стяжал славу в пустыне не для того, чтобы меня вел к открытию какой-то наблюдатель за приборами родом из плимутских переулков, которому я вдобавок должен был обеспечить транспорт и нанимать верблюдов. Этот юнец, который благодаря капризу климата, благодаря географической случайности наткнулся на одно из величайших открытий в мире, не должен был питать иллюзий насчет того, что он увенчает себя лаврами за счет тех людей, которые посвятили исследованиям свою жизнь.
Настолько, насколько я мог его оценить, единственным достоинством этого молодого человека (почему Вы посвящаете столько внимания столь неинтересному случаю массового человеческого производства?) была огромная сдержанность. Разумеется, в разговоре. Я прошу вас хорошо меня понять. А с моей точки зрения это было важно, чтобы он и впредь не распускал язык, который он до того держал за зубами.
Поскольку он договорился о встрече с другим таким же, как он, четвертого в Париже (бедная, прекрасная Лютеция,[13] по-прежнему насилуемая варварами), у меня было менее двух недель, чтобы все организовать. Собственно говоря, мне даже не надо было двух недель. В случае необходимости я мог достичь своей цели за два дня.
Когда-то, когда я ехал на ночном поезде в Шотландию, то не лег спать, потому что хотел написать несколько писем и отослать их в Кру, где поезд делает первую остановку. Отослав письма и глядя на платформу, я подумал, до чего легко было бы незаметно покинуть поезд. Проводник принял новых пассажиров, а после вернулся к своим делам. Поезд стоял у совершенно пустой платформы, пока загружали багаж в очень отдаленные вагоны. Некто, кому бы удалось доехать столь далеко незамеченным, мог бы выйти из поезда, и никто никогда бы не узнал, что он в нем был.
Воспоминание об этом было одной из двух основ моей идеи.
Второй основой были бумаги Шарля Мартэна, имевшиеся в моем распоряжении.
Шарль Мартэн был моим механиком. Он был единственным европейцем и единственным техником (как это слово тоскливо-подходяще), которого я когда-либо брал к себе на работу. Я нанял его для моей наименее удачной, наполовину механизированной экспедиции, ибо мои арабы (к сожалению, несмотря на то, что они могут всему научиться молниеносно!) не обладали техническими способностями. Мартэн — это отвратительное создание. Его интересовало лишь внутреннее сгорание. Он увиливал от обязанностей по лагерю. Поэтому я не сожалел, когда он умер в самом сердце пустыни. Тем временем машины оказались более помехой, чем помощью, и мы решили их бросить. Мартэн все равно уже ни на что не годился. (Нет, я не связан с его смертью; в этом случае Небо само сделало свое дело.) Никто не спросил о его бумагах, и, поскольку маршрут экспедиции вел от побережья к побережью, я уже не вернулся в тот город, в котором его нанял. Его бумаги лежали в моем багаже, как нечто, не интересующее ни меня, ни кого-либо другого, и вернулись со мною в Англию.
Я вспомнил о них, когда понадобилось заткнуть рот молодому Кенрику. Кенрик был очень похож на Шарля Мартэна.
Кенрик составил такой план, что он выступит в роли Картера и Патерсона Востока, а после я к нему присоединюсь, и мы вместе организуем нашу экспедицию. Он часто приходил ко мне на Бритт Лейн, чтобы
