звали Шарль Мартэн.

Помедлив, Каллен сказал:

— Послушайте, господин Грант. Быть может, я не очень сообразителен, но все это бессмыслица. Сперва вы говорите, что вы видели Билла Кенрика мертвым, лежащим в купе. Но вот теперь оказывается, что это был вовсе не Билл Кенрик, а субъект по фамилии Мартэн.

— Нет, это полиция утверждает, что умершего звали Мартэн.

— Я полагаю, что у них есть основания так утверждать.

— Прекрасные основания. У него при себе были письма и документы, удостоверяющие личность. Даже более того, семья его опознала.

— Ничего себе! Так что же вы пудрите мне мозги? Ничто не свидетельствует о том, что это был Билл. Если полиция удовлетворена тем, что это был француз по фамилии Мартэн, то почему, черт возьми, вы должны решать, что это был не Мартэн, а Билл Кенрик!

— Потому что я единственный человек в мире, который видел как мужчину из «Би-семь», так и этот снимок. — Грант движением головы показал на фотографию, лежащую на туалетном столике.

Каллен какое-то время размышлял. Потом он сказал:

— Но это плохая фотография. Тот, кто не видел Билла, может ошибаться.

— Это, может быть, плохая фотография в том смысле, что это посредственный любительский снимок, но, однако, сходство очень большое.

— Да, — медленно сказал Каллен. — Действительно.

— Прошу вас принять во внимание три вещи. Три факта. Первый: семья Шарля Мартэна не видела его много лет, а после им показали только мертвое лицо на снимке. Если кому-то сказать, что умер его сын, и никто не подвергнет сомнению его личность, то этот кто-то увидит на снимке то лицо, увидеть которое он ожидал. Второй факт: мужчину, опознанного как Шарль Мартэн, находят мертвым в поезде в тот самый день, в который Билл Кенрик должен был встретиться с вами в Париже. Третий: в его купе находились эти стихи о болтающих зверях и поющих песках, то есть стихи на ту тему, которая, как вы сами утверждаете, интересовала Билла Кенрика.

— А вы сказали полиции об этой газете?

— Попытался. Их это не интересовало. Знаете ли, не было никаких неясностей. Они знали, кто такой был этот мужчина и как он умер, и ничто, кроме этого, их не касалось.

— Их могло бы заинтересовать, что он написал эти стихи по-английски.

— Ну, нет. Нет никаких доказательств того, что он что-то писал или что вообще газета принадлежала ему. Он мог ее где-нибудь взять.

— Все это безумие, — сказал Каллен, злой и потерянный.

— Все это ужасно. Однако в самом центре этого похожего на водоворот абсурда находится одна стабильная точка.

— Разве?

— Да. Есть одна такая стабильная точка, которая дает возможность разобраться в ситуации.

— То есть?

— Ваш друг Билл Кенрик исчез. А из толпы незнакомых лиц я выбрал именно Билла Кенрика. Я выбрал кого-то, кого я видел мертвым в спальном купе в Скооне утром 4 марта.

Каллен обдумал это.

— Да, — сказал он угрюмо. — Это разумно. Я предполагаю, что это скорее всего Билл. У меня такое впечатление, что я знал все это время, что что-то… что случилось что-то страшное. Он никогда не бросил бы меня, не сказав ничего. Он бы или написал, или позвонил, или сделал бы что-то такое, чтобы сказать, почему он не явился в условленное место. Но что он делал в поезде, едущем в Шотландию? И вообще, что он делал в поезде?

— Как это: вообще?

— Если бы Билл захотел куда-то попасть, то он полетел бы на самолете. Он бы не поехал на поезде.

— Многие люди пользуются ночным поездом, потому что таким образом они сберегают время. Ты спишь и одновременно едешь. Вот только вопрос: почему в качестве Шарля Мартэна?

— Я думаю, это дело для Скотленд-Ярда.

— Не думаю, что Скотленд-Ярд сказал бы нам за него спасибо.

— Я не жду от них благодарности, — огрызнулся Каллен. — Я им поручаю раскрыть, что случилось с моим другом.

— Я считаю, что их это не заинтересует.

— Лучше пускай заинтересует!

— У вас нет никаких доказательств в пользу того, что Билл Кенрик не смылся умышленно, что он не развлекается теперь в одиночестве, пока не наступит пора возвращаться в ОКЭЛ.

— Но ведь вы нашли его мертвым в железнодорожном купе! — оглушительно рявкнул Каллен.

— Ну нет. Это был Шарль Мартэн. Насчет этого нет никаких неясностей.

— Но вы можете опознать в Мартэне Кенрика!

— Разумеется. Я могу сказать, что, по моему мнению, лицо на фотографии — это то лицо, которое я видел в купе «Би-семь» утром 4 марта. В Скотленд-Ярде скажут, что я имею право так считать, но, несомненно, меня ввело в заблуждение сходство, ибо человек из купе «Би-семь» — это Шарль Мартэн, механик, уроженец Марселя, там в предместье все еще живут его родители.

— Вы чувствуете себя свободно в роли детектива из Скотленд-Ярда, не так ли? Все равно…

— Разумеется. Я там работаю дольше, чем у меня самого хватает смелости об этом подумать. Я возвращаюсь туда через неделю после понедельника, как только закончится мой отпуск.

— Это означает, что вы — это Скотленд-Ярд?

— Не весь Скотленд-Ярд. Я один из его кирпичиков. У меня нет с собой удостоверения, но если вы пойдете со мной в дом моего друга, то он удостоверит мою личность.

— О, нет, нет. Я, разумеется, верю вам, господин…

— Инспектор. Но ограничимся «господином», коль скоро я не на службе.

— Извините, если я был слишком дерзок. Мне просто не пришло в голову… Знаете, никто не ожидает встретить человека из Скотленд-Ярда в повседневной жизни. Никто не подозревает, что они… они…

— Ходят на рыбалку.

— Вот именно. Так бывает только в книжках.

— Ну, если вы верите, что я говорю правду и что моя версия о реакции Скотленд-Ярда не только точна, но и исходит из первых рук, то что в таком случае мы должны делать дальше?

Когда на следующее утро Лора услыхала, что Грант, вместо того чтобы провести день на реке, намеревается ехать в Скоон, она возмутилась.

— Но ведь я как раз приготовила замечательный ленч для тебя и для Зои, — сказала она.

Гранту показалось, что ее недовольство имеет иной источник, что дело не в ленче, однако его сознание было слишком занято важными делами, чтобы анализировать пустяки.

— В Мойморе живет молодой американец, который приехал попросить меня о помощи в одном деле. Я подумал, что он мог бы занять мое место на реке, если никто ничего не имеет против этого. Он говорил мне, что много рыбачил. Быть может, Пат объяснил бы ему кое-какие таинства этого искусства.

Пат пришел на завтрак такой сияющий, что это сияние можно было без труда ощутить через стол. Был первый день пасхальных каникул. Он с интересом поднял голову, когда услыхал предложение кузена. В жизни было не много вещей, которые нравились ему больше, чем что-нибудь кому-нибудь объяснять.

— Как его зовут? — спросил он.

— Тэд Каллен.

— Что это за имя «Тэд»?