Пэйн-Эллис отнюдь не делала тайны из присутствия многочисленных Вудвиллов на балу Невиллов- Плантагенетов.
«Цецилия оглядела зал и про себя пожелала, чтобы ее невестка Елизавета имела либо не столь великодушное сердце, либо поменьше родственников. Брак Эдуарда оказался гораздо более счастливым, чем можно было ожидать; Елизавета проявила себя восхитительной женой, но побочные результаты брака оказались не такими удачными. Было, видимо, неизбежно, что воспитателем обоих мальчиков станет Риверс, старший брат Елизаветы. Хотя Риверс иногда любил слишком выставлять себя напоказ и проявлял излишнее честолюбие, он был культурным и образованным человеком, вполне достойным присматривать за принцами в период их обучения в Ладлоу. Но что касается остальных — четырех братьев, семи сестер и двух сыновей от первого брака — то уж слишком много новых женихов и невест привела за собой Елизавета к ограниченному месту вокруг трона.
Цецилия перевела взгляд с гурьбы смеющихся детей, играющих в жмурки, на взрослых, обступивших стол с закусками. Анна Вудвилл вышла замуж за наследника графа Эссекского. Элеонора Вудвилл — за наследника графа Кентского. Маргарита Вудвилл — за наследника графа Арундельского. Екатерина Вудвилл — за герцога Букингемского, Жакесса Вудвилл — за лорда Стрэйнджа. Мария Вудвилл — за наследника лорда Герберта. А Джон Вудвилл, к стыду остальных, женился на вдовствующей герцогине Норфолкской, которая годилась ему в бабушки. Хорошо, что новая кровь проникла в старые фамилии и укрепляет их, но вовсе нехорошо то, что эта новая кровь хлынула внезапно и таким широким потоком из одного единственного источника. Похоже на лихорадку, проникнувшую в кровеносные сосуды государства, на широкое вторжение иностранцев, трудно поддающихся ассимиляции. Неблагоразумно и достойно сожаления.
Однако за предстоящие долгие годы этот поток успеет рассосаться. Внезапно возвысившиеся Вудвиллы рассредоточатся, осядут на местах, потеряют связь между собой, перестанут представлять опасность и причинять беспокойство. Несмотря на свое добродушие, у Эдуарда хватает проницательности и здравого смысла; он и впредь будет уверенно править страной, как делает это почти двадцать лет. Никто еще не обладал в Англии такой прочной властью и не применял ее так разумно, как ее умный, ленивый и женолюбивый Эдуард.
Все устроится в конце концов.
Цецилия поднялась, готовая присоединиться к группе у стола, обсуждающей поданные сладости, — ее не должны считать заносчивой, — как вдруг из детской кучи малы высвободилась ее внучка Елизавета, и, запыхавшись и задыхаясь от смеха, плюхнулась на соседнее кресло.
— Я уже выросла из подобных игр, — заявила она, тяжело дыша, — к тому же они просто губительны для платья. Тебе нравится мое платье, бабушка? Пришлось выпросить у отца. Он говорил, что сойдет и мое старое из коричневого атласа. То самое, которое я надевала, когда к нам из Бургундии приезжала тетя Маргарита. Хуже нет, когда собственный отец всегда замечает, как женщина одета. Он слишком хорошо разбирается в туалетах. Ты слышала, что французский дофин отказался жениться на мне? Отец расстроился, а я наоборот, очень рада — даже поставила десять свечей святой Екатерине. Потратила на них все карманные деньги. Я никогда не хочу покидать Англию, никогда! Ты мне это устроишь, а, бабушка?
Цецилия улыбнулась и сказала, что постарается.
— Старая Анкарет, которая предсказывает судьбу, говорит, что я буду королевой. Но ведь раз нет принца, за которого можно выйти замуж, непонятно, как такое может статься. — Елизавета помолчала и тихонько добавила: — Старуха сказала, королевой Англии. Наверное, она просто слишком много выпила».
Пэйн-Эллис поступила несправедливо, если не сказать не по-писательски, намекнув на будущее Елизаветы как жены Генриха VI, в то же время не упоминая о неприятностях, которые произойдут до того. Предположение, что читатели знают о браке Елизаветы с первым королем Тюдором, означало, что они знают и об убийстве ее братьев. Это грядущее событие отбрасывало мрачную тень на веселую и беззаботную сцену, которой Пэйн-Эллис решила закончить свой роман.
Но в целом, подумал Грант, судя по прочитанным отрывкам, книга получилась неплохой. Возможно, он даже когда-нибудь вернется к ней и прочитает всю целиком.
Грант выключил лампу и уже начал засыпать, когда его внутренний голос произнес: «Но ведь Томас Мор — это Генрих Восьмой!»
От этой мысли сон как рукой сняло. Грант снова включил лампу.
Конечно, голос имел в виду не то, что Томас Мор и Генрих Восьмой — одна и та же личность. Но по обычаю соотносить эпохи с жизнью конкретного монарха Томас Мор принадлежал к эпохе царствования Генриха Восьмого.
Грант лежал, глядя на островок света, отбрасываемый лампой на потолок, и думал. Ведь если Томас Мор был канцлером Генриха VIII, то он должен был жить и во время всего долгого царствования Генриха VII, и во время правления Ричарда III. Что-то здесь не так.
Грант достал написанную Мором «Историю Ричарда III». В книге имелось предисловие, где давалась краткая биография автора, которую Грант не удосужился прочитать прежде. Теперь он занялся предисловием, желая выяснить, каким образом Мор одновременно мог быть биографом Ричарда III и канцлером Генриха VIII. Интересно узнать, в каком возрасте был Мор, когда Ричард сел на трон?
Мору исполнилось пять!
Итак, во время драматической сцены Совета в Тауэре Томасу Мору было всего лишь пять лет. Когда Ричард погиб при Босворте, Мору исполнилось восемь.
Вся написанная им биография Ричарда III основывалась на слухах. А что полицейские ненавидят больше всего, так это слухи. Особенно, когда речь идет об уликах.
Грант так возмутился, что швырнул сочинение досточтимого Мора на пол и только тогда спохватился, что книга библиотечная и дана ему лишь на четырнадцать дней.
Мор никогда даже не был знаком с Ричардом III. Он вырос уже при Тюдорах. А историки считали его книгу хрестоматийным жизнеописанием Ричарда III! Из этого источника черпал сведения Холиншед, на основе чьих трудов Шекспир написал знаменитую трагедию. Но если не считать того, что Мор верил в написанное, его труд представлял не большую ценность, чем правдивые истории барона Мюнхаузена. А подобные россказни Лаура, кузина Гранта, именовала «бессовестным надувательством». «Истинная правда», рассказываемая кем угодно, но не очевидцем. То, что Мор обладал критическим умом и считался достойным и правдолюбивым человеком, не делало его сочинение приемлемым свидетельством. Немало достойных людей в свое время с готовностью поверили в утку о том, что русские армии высадились в Великобритании. Грант слишком долго имел дело с людьми, чтобы верить в то, что некто с чьих-то слов рассказывал о том, что еще кто-то где-то видел или слышал.
Грант был возмущен.
При первой же возможности он попытается достать описание событий короткого правления Ричарда, сделанное его подлинным современником. Библиотека может получить своего драгоценного сэра Томаса полутора неделями раньше. Пусть сэр Томас был мучеником и великим человеком, для него, Алана Гранта, это не имеет ни малейшего значения. Он, Алан Грант, знает, что многие великие люди мыслят некритически, что готовы поверить в ерунду, которая заставила бы покраснеть любого мошенника. Он знавал крупного ученого, уверовавшего в то, что кусок муслина и есть дух сестры его бабушки лишь потому, что так ему сказал неграмотный медиум где-то на задворках Плимута. Он знал одного человека, считавшегося знатоком человеческой психологии, который «верил самому себе, а не полицейским басням» и которого ловкий мошенник обвел вокруг пальца и обобрал буквально до нитки. Что касается его, Алана Гранта, то он твердо верил, что никто не бывает подчас так глуп и доверчив, как великий человек. Что касается его, Алана Гранта, то с Томасом Мором он покончил раз и навсегда и с завтрашнего утра начинает собирать материалы заново.
Во сне Грант вопреки всякой логике продолжал испытывать раздражение и утром проснулся, так и не остыв окончательно.
— Вам известно, что ваш драгоценный Томас Мор вообще ни черта не знал о Ричарде III? — с
