– Не пойма-ает, — кинула в рот жвачку Мама. — У меня сейчас один па-арень накле-евывается. С та- ачкой. Будет от подъезда до школы меня возить, или я — не я-а…
– Ой, а я этого дядьку недавно видела, — вдруг оживилась Кочерыжка, которая до этого молчала. — Такой представительный, брюнет, никогда бы не подумала, что такой контролером в автобусе может работать…
– Кто-о?! — изумилась Мама. — Мой дя-адька брюнет? Да он лы-ысый, как шар бильярдный. И на автобусах никогда не работал, все по трамва-аям. Брюне-ет, скажешь тоже-е. Мой маленький такой, невзра-ачный. Так бы ногтем и перешиби-ила, да мама-ан потом вся лекциями изойде-ет… Квитанцию-то хоть твой брюнет тебе выписал?
– Какую квитанцию? — захлопала глазами Кочеры
– Все поня-атно, — сказала Мама. — Жулик он, твой брюне-ет. На пузы-ырь, наверное, не хватало, вот он таких дур, как ты, и вышел подои-ить…
Поскольку Мама отличалась бесцеремонностью, ни Кочерыжка, ни Ленка на ее обидные реплики не обратили ровно никакого внимания. Вскоре разговор трех подружек перекинулся на последние новинки моды и на косметику. Проболтав больше, чем предполагала, Ленка наконец распрощалась со своими одноклассницами и заспешила к телефону-автомату.
– Вася, это я! — объявила она, как только Васька поднял трубку. — Мне тут кое-что удалось разузнать. Мамин дядя действительно работает контролером в ее районе.
– Чей мамин? Мамин или — мамин?
– Да нет, ну не моей мамы, а нашей Мамы!
– А-а, у нас уже общая мама! — хохотнул Васька.
– Да ну тебя! — рассердилась Ленка. — Я тебе о серьезных вещах, а ты…
– Ладно-ладно, — поспешил успокоить ее Васька. — Постараюсь больше таких шуточек не допускать. У меня тут тоже новости кое-какие есть. Я соседку свою расколол. Как ты ушла, я все по коридору маршировал, чтобы услышать, когда она в магазин вытряхнется или мусор пойдет выносить. Ходил-ходил, чуть голова кругом не поехала, вдруг — слышу! Дверь открывается. Я — наружу. Выходит Анна Федоровна, собственной персоной. Я к ней — и сразу на пушку взял, мол, зачем вы бабушкину фотографию взяли?
Она от неожиданности растерялась, стала фигню какую-то лепетать, а я на нее еще больше наседаю — верните немедленно, а то у меня крупные неприятности с дедом будут. Тут она вроде в себя пришла и говорит: а я и не знала, что ты такой наблюдательный. Думала уж, что все молодые люди такие — их старики не интересуют вовсе. А с дедушкой у тебя неприятностей не будет — это он сам меня попросил, чтобы я фотографию взяла.
Тут я просто в осадок выпал. Как, говорю, дед в Москве?
Нет, отвечает, это он через одного своего знакомого передал.
Какого знакомого? И тут она мне описывает. Картину Репина «Приплыли». Точный портрет Кожаного. Представляешь?! Оказывается, он к Анне Федоровне подкатил — будто от деда. Мол, вы — соседка, точно знаете, где эта вещь стоит, а сам он не хочет никого на вечеринке беспокоить, смущать то есть. Ну, эта… легковерная женщина взяла и согласилась.
Я ей говорю: как же так, а вдруг он не тот, за кого себя выдает? Правда, она резонно ответила: а зачем ему обманывать? Кому кроме твоего дедушки эта фотография нужна? Вот какие пироги, — закончил Васька свой длинный монолог.
Ленка готова была слушать его гораздо дольше, но она уже бросила в таксофон последний жетон, да и домой пора было отправляться, а не то, как она знала по опыту, гражданская война между ней и родителями могла вспыхнуть снова.
Утром Васька аккуратно обошел «дымный угол», поскольку по-прежнему курить не собирался, а отказываться в очередной раз от хлебосольства Рентгена и Кальсона было неудобно.
Поэтому Васька к началу урока истории не опоздал и даже успел шепнуть Ленке, где они могут встретиться после школы, чтобы обсудить дальнейший план действий.
Семеновна в тот день немного ослабила вожжи — вероятно, теплынь на улице, озорное чириканье воробьев и по-весеннему чистое, веселое небо действовали на всех людей, включая и заслуженных учителей России, расслабляюще.
В отличие от других преподавателей Семеновна не расхаживала по классу, запруживая ручейки плавающих по партам записок, а сидела за столом и вещала про последние дни Второй мировой войны:
– Японская военщина, понимая безнадежность своей ситуации, тем не менее не сдавалась. Мощная пропагандистская машина работала на войну. Сотни обманутых «самураями» молодых парней становились самоубийцами-камикадзе — таранили на самолетах корабли военного флота США. К концу войны истерия достигла таких масштабов, что самолетов на всех желающих помочь «великой Японии» не хватало…
– Тоже мне, нашли проблему, — процедила Мама, — садились бы в самолет по двое…
Класс зашелся от хохота. Даже Семеновна, прикрывая рукой рот, залилась сухим, рассыпчатым смехом. Да, положительно в тот день в природе разливалась какая-то непостижимая благодать.
После окончания занятий Васька, улучив момент, показал Ленке знаками, что он ей перезвонит, и умчался искать лысого невзрачного контролера.
Место поисков, к счастью, теперь было сужено — Мама жила в районе станции «Сокол», а значит, с большой долей вероятности можно было предполагать, что ее дядя шерстит «зайцев» на линии трамваев, которые ходили вдоль по Ленинградскому проспекту.
Васька выскочил со станции «Сокол» и огляделся в поисках киоска, где можно было бы приобрести талоны на проезд. Начинать знакомство с принципиальным дядькой, не имея в руках пробитого по всем правилам талона, не хотелось. Выложив за талоны положенную плату, Васька в который раз тяжело вздохнул — на эти деньги можно было бы купить отпадный коврик для компьютерной «мыши»… Но ничего не поделаешь…
Прокатавшись почти полтора часа, Васька начал уставать от трамвайной суеты, бесконечных дерганых движений вагона, ругани теток-вагоновожатых, которым то и дело приходилось вскакивать со своего места и вручную, с помощью ломика направлять в нужную сторону неработающие «автоматические» стрелки.
За это время билеты проверяли два раза — какая-то девица неопределенного возраста в страшной боевой раскраске и помятый жизнью парень, от которого подозрительно пахло перегаром.
В который раз проезжая мимо «Сокола», Васька вышел из трамвая и двинулся к ближайшей палатке, чтобы перекусить. -
Расследование, как ни странно, не приносило ему того интереса, который всегда присутствовал, когда он читал о них в детективах. Поиск свидетелей и улик оказался процессом довольно занудным и денежно обременительным. Никаких погонь на «Харлеях» и блондинок в красных «Порше» в этом деле не наблюдалось.
Васька, размышляя об этом, горько усмехнулся. Ну да, он не Джеймс Бонд. И, весьма вероятно, вся эта история с дедом прояснится каким-нибудь неожиданным образом, а он, Васька, как всегда, останется в дураках, и над ним будут смеяться и маманя, и папаня, и дед. Ну, ничего. Зато, во-первых, его совесть будет чиста, потому что, видя факты так, как он видит их сейчас, ничего не предпринимать — это преступление, чтобы там ни говорила мама. А во-вторых, не случись вся эта история — еще неизвестно, подружились бы они с Ленкой.
С трудом выдирая зубы из «сэндвича порционного», Васька потянулся за остатками пепси-колы и тут приметил одного невзрачного мужичонку, что, не торопясь, шел к трамвайной остановке.
Автоматически с начала этого дня Васька отмечал вокруг себя лысых, но их, на удивление, встречалось совсем немного — по крайней мере, реклама средств от облысения попадалась ему на глаза гораздо чаще. Был ли мужичонка лыс целиком, Васька определить не мог — голову его прикрывала фетровая шляпа.
Но, как бы то ни было, незнакомец подошел к трамвайной остановке и, развернув газету, погрузился в
