на него уставились, подавляя смех.
— Кто-то из вас что-то имеет против моей жены? — сквозь зубы поинтересовался он у компании. И, не дождавшись ответа, добавил со злостью и презрением:
— Сикухи гребаные!
Дальше Вике не удалось дослушать — мать вытолкала ее в тамбур. Вечером, когда Вика смотрела телевизор, а отец лежал на диване и читал газету, мать сказала ему:
— Вот «счастье» Макаровне привалило! Двоих сыновей одна растила, теперь внучку придется одной поднимать. Отдохнуть бы на старости, да жалко девчонку.
Вика навострила уши. Макаровной мать звала соседку с первого этажа, Маринину бабушку.
— Что, совсем забрала? — спросил отец, не отрываясь от газеты.
— Совсем. А как она может смотреть на брошенного ребенка? Девчонка вечно голодная бегала. Оба спились. Видела их сегодня в электричке. Ужас! В страшном сне не приснится. «Повезло» Макаровне… Один сын начальник, а другой — алкоголик.
— Да уж, — согласился отец. — Если жена пьет, то что мужу остается?
— Девчонку жалко, — повторила мать.
Виктория сидела совершенно ошарашенная, невидящими глазами уставившись в экран. В голове не укладывалось.
Пара алкоголиков из электрички — Маринины родители. Виктория еще долго переваривала этот факт, примеряя его к своей подружке. Но признаться Маринке, что знает ее тайну, так и не решилась. Пока та сама однажды не призналась ей. Случилось это весной. Дни стояли, как и теперь, солнечные до рези в глазах. К ним на практику приехала студентка из пединститута. Вела уроки литературы и русского. «Мэрилин Монро», — увидев ее, сказала Марина, и все подхватили. Прозвище прилипло к практикантке как наклейка. Она и правда чем-то напоминала знаменитую актрису, была крашеной блондинкой с гладким, точно фарфоровым личиком. Ее точеная фигурка медленно плыла по классу во время диктанта, оставляя за собой легкий головокружительный шлейф духов. В эту практикантку влюбились все сразу — и девчонки, и мальчишки. Она не имела пока еще выработанного годами железного учительского тона и резких движений. Она улыбалась детям доверчиво и открыто. Вика не стала исключением и весь урок поедала Мэрилин глазами, ловя носом аромат ее духов. Виктории нравилось в практикантке все — слабые белые пальцы с розовыми ноготками, нежная блузка, бусина на серебряной нитке, которая покачивалась в такт неторопливым шагам. Лакированная сумочка, из которой практикантка доставала ручку с карандашом или платочек. На перемене дети толпились у стола и разглядывали все эти мелочи из лакированной сумочки, забытые на столе, — губную помаду в перламутровом футляре, ластик, вставленный в крохотную щеточку, ручку с встроенным в колпачок глазком, где в масляной прозрачной жидкости плавала золотая рыбка. Но больше всего Викторию заинтересовал шейный платок Мэрилин — девочка таких никогда не видела. Платок был легким, прозрачным и в то же время таил в себе многокрасочные переливы неизвестных рисунков. Его никак не удавалось рассмотреть получше — Мэрилин появлялась в классе одновременно со звонком; небрежным и вместе грациозным движением смахивала с шеи платок и бросала его на спинку своего стула. Ткань отливала размытым бледно-сиреневым, переходящим в розовое, пестрела белым и золотистым. Виктории казалось, что платок хранит в себе невысказанное. Вроде секрета красоты Мэрилин. И рассмотреть его — все равно что расшифровать древний фолиант. Но звенел звонок, Мэрилин подхватывала свой платочек, словно гигантскую бабочку, и упархивала с ним из класса, унося за собой головные ноты манящего аромата, оставляя в классе лишь ноты шлейфа. Она никогда не забывала платок, как, например, свои штучки из сумочки. Она носила его за собой всюду как тайну, не давая окружающим ни одного шанса эту тайну разгадать.
А однажды — оставила. Ее куда-то срочно позвали, кажется, к телефону. В классе творилась ужасная толкотня — мальчишки собирались на стадион играть в футбол, а девчонки хотели идти туда же — болеть. Староста всех дергала, собирая деньги на обед, а Мэрилин торопливо дописывала на доске домашнее задание. Но только она застучала каблучками по коридору, класс, выждав минутную паузу, пчелиным роем вылетел вон. Рой понесся в сторону стадиона. Вика не жаждала идти на футбол и поэтому собиралась неторопливо, обстоятельно. Учебники — в одно отделение, тетради — в другое. Она увидела платок, когда шла по проходу к двери. Он, забытый хозяйкой, висел на своем обычном месте на спинке учительского стула. Молчаливый, волшебный, манящий… У Вики защекотало в животе. Какой случай рассмотреть, потрогать — узнать тайну. Вика невольно протянула руку и взяла почти невесомый платок.
Она собиралась уже развернуть его на парте, чтобы предаться созерцанию, но услышала шаги в коридоре и голоса взрослых. Повинуясь внезапно рожденному импульсу, Вика сунула платок в карман своей сумки и прижала ее к животу. Шаги в коридоре протопали мимо, но неподконтрольная сила уже гнала Вику прочь из школы. Дальше, дальше, домой. Дойдя до подъезда, она поняла, что дома кто-нибудь может ей помешать. Тогда она, словно подталкиваемая каким-то невидимым шкодливым существом, помчалась на пятый этаж, где чернел над лестницей люк чердака. Забравшись на чердак, осторожно ступая по предательски хрустящим камушкам керамзита, она пробралась в самый дальний угол и расположилась у чердачного окна. Отсюда хорошо были видны двор и пустырь, и барак с березой, где играли в «кружилки», и карьер с экскаватором. Вика чувствовала себя сейчас НАД всем этим. Ее щекотало предчувствие неизведанного.
Она достала из портфеля контурные карты и разложила их поверх керамзита. Извлеченный из сумки платок плавно улегся на карты. Это действительно было произведение искусства. Вика со свойственным ей стремлением к прекрасному с первого беглого взгляда распознала в нем шедевр. Позже, много позже, она узнала, что такие платки художники расписывают вручную, что не найдешь двух одинаковых и что существуют специальные краски, которым потом не страшен дождь. А тогда она просто любовалась плавными изгибами линий, полуцветком-полубабочкой, спрятанной за нитками золотой травы. Скопищами неведомых растений, переходящими по углам платка в розовую пену волн. В платке читалась застывшая музыка. Подняв его на ладони как легкое облако, Вика стала танцевать, мысленно напевая себе аккомпанемент. Ее никто не видел. Она никому не могла показаться смешной. Она представляла себя тонкой, точеной Мэрилин, танцующей на сказочном балу. Вика так мало знала о практикантке, что могла нафантазировать что угодно. За этим занятием и застала ее Маринка. Голова с тугими косичками появилась в проеме люка, как мордочка суслика из норы.
— А я тебя везде искала. Дома у вас — никого, — доложила Марина, выбираясь на поверхность. Увидев в руках у Вики платок, Марина распахнула зеленые глазищи и присвистнула.
— Зачем ты его взяла? — поинтересовалась она.
Вика неопределенно дернула плечом. Марина взяла из Викиных рук невесомую ткань, встряхнула и сказала:
— Дорогой, наверное.
Вика молчала. Она не умела выразить словами того, что ее в этот миг переполняло.
Но Маринка, казалось, и не ждала объяснений. Села на перевернутый ящик, бросила рядом сумку и начала рассказывать:
— А там такое началось! Всех с футбола пригнали, кто остался. Примерно полкласса набралось. Портфели проверяли, карманы. Завуч слюной брызгала, ты бы видела! Из-за какой-то тряпки столько шума…
Марина презрительно выплюнула жвачку. Тут только до Виктории начал доходить смысл того, что она натворила. Она взяла чужую вещь! Украла! И не у одноклассника, а у старшего, у учительницы! Она — воровка!
Виктория выпустила из рук злосчастный платок, и он послушно приземлился у ее ног. Казалось, ему все равно, кому принадлежать — легкой изящной Мэрилин или крупной неуклюжей Виктории.
— Что будет… — наконец выдавила из себя Виктория. — Меня убьют!
— А что будет? Утром придешь и отдашь Мэрилинке, скажешь, что спрятала, чтобы, не дай Бог, не пропал. Она тебе только спасибо скажет.
— Не поверит! — обреченно прошептала Виктория. На обычный звук у нее сил не хватило. — Она видела, как я из школы уходила, мы с ней на крыльце столкнулись.
— Да, дела…
Виктория опустилась прямо на керамзит, бледная как полотно.
