рвами, между которыми будет возвышаться земляной вал.
— Черт возьми, — заключил Ги, — такой замок взять почти невозможно!
В этот момент в комнату вошли две молоденькие служанки, чтобы поправить огонь и положить в постель мешочек с горячим песком. Робер, подмигнув другу, сказал:
— Надеюсь, вы меня правильно поймете! — И он шутливо обратился к девушкам, которые захихикали и, кажется, были готовы к дальнейшим услугам. — Мне бы хотелось не такого тепла!
— — Вы забыли, что у вас есть жена? — засмеялся Ги.
— Клянусь Иисусом, живя рядом с Вильгельмом, об этом невозможно забыть. Вы знаете, я думаю, что он ни разу не изменил Матильде. Как вы считаете, уж не боится ли он ее? — обратился Робер к Ги.
При этом предположении Ги расхохотался: подумать только, Вильгельм кого-то боится!
— Скорее всего Вильгельм, будучи сам незаконнорожденным, решил не повторять ошибки отца. В Матильде росточку всего четыре с половиной фута, как он может ее бояться? Хотя я знаю, что бывают женщины — сущие дьяволицы, — угрюмо добавил он.
Робер понял, что Ги имеет в виду свою собственную жену, оставшуюся в Нормандии, и сказал, кашлянув:
— Позвольте дать вам маленький совет. В каждом замке, будь то в Нормандии или в Англии, полно девиц, готовых исполнить все желания мужчины. Жены знают это, но относятся к подобному баловству снисходительно. А вот если вы заведете любовницу из знатных, жена устроит вам такое, что жить не захочется.
Перед мысленным взором Ги сразу возник чистый, прекрасный образ Лили. Он сжал кулаки и впился ногтями в ладони, чтобы усмирить пламя страсти, охватившее его.
Взглянув на девушек, Робер тихонько сказал Ги:
— Я охотно поделюсь с вами всем, что у меня есть, дружище.
— Идет! — осклабился Ги. — Но предупреждаю: я хочу похитить у вас плотников и каменщиков, когда поеду к себе. Я намереваюсь выстроить в Годстоуне новую крепость, и знаете, что я придумал? Главный зал у меня будет не внизу, у входа, а наверху, для пущей безопасности.
— Ладно, Монтгомери, хватит, или я, честное слово, усомнюсь в ваших мужских достоинствах!.. — засмеялся Робер.
Ги занял делом своих людей, поручив половине из них охотиться, а остальным помогать в возведении новых крепостных сооружений. А чтобы они не заскучали, выполняя одну и ту же работу, он каждый день менял их местами: те, кто сегодня охотился, завтра шли на строительство, и наоборот. Это помогало Ги поддерживать дисциплину и порядок в отряде, так как он видел, что многие воины, предоставленные сами себе, очень быстро превращались в неуправляемых пьяниц и картежников, гоняющихся за женщинами. Правда, в присутствии Вильгельма все это не проявлялось. Он был жесткий человек и ни в доме, ни в застолье не потерпел бы никакого беспорядка. И еще он считал, что должен служить примером своим людям. Вильгельм никогда не пил лишнего, в битве неизменно находился в передних рядах; он был верным, хорошим мужем и строгим отцом своим подрастающим сыновьям и дочерям.
Ги заметил, что стоило Вильгельму отбыть на пару дней в Лондон, как в трапезной воцарился дух оргий. Началось пьянство. Все сквернословили, играли в азартные игры, распутничали с женщинами.
— Честное слово, Робер, вы разрешаете такие вещи, которых Вильгельм ни за что не потерпел бы!
— Пусть веселятся, пока нет брата. Он поехал сделать распоряжения относительно коронации, и Одо отправился с ним. Наверняка наш «благочестивый» братец Одо осядет в Лондоне. А я — нет. Останусь в своих владениях. А вы собираетесь отбыть в Лондон?
— Когда состоится коронация? — спросил Ги, страстно желая, чтобы все это поскорее кончилось и он смог вернуться домой.
— Ну, мы полагали, что первый день Нового года — самое подходящее время. Понимаете, все это символично — новый год, новое царствование и все такое. Но Вильгельм настоял на том, что коль скоро он завоевал Англию в тысяча шестьдесят шестом году, то и короноваться должен в тысяча шестьдесят шестом. С точки зрения истории это, конечно, внушительнее, — подмигнул Робер. — В общем, он назначил коронацию на первый день Рождества!
Ги никак не мог уснуть, снова и снова вспоминая последнюю ночь, проведенную с Лили. Но к этим сладким воспоминаниям примешивалась горечь. В сущности, Лили права: он опозорил ее, хотя единственное, чего он хотел, — это подарить ей любовь и счастье. Господи, да он бы с радостью женился на ней! Эта мысль, родившаяся из всплеска чувств, показалась вдруг Ги очень привлекательной. Почему бы ему действительно не обвенчаться с Лили? Пусть священник произнесет над ними положенные слова. Это будет незаконно, но Лили же об этом не знает! Она сразу почувствует себя уверенно и сможет высоко держать свою гордую голову и не стыдиться людей. Ей и сейчас нелегко, а если она родит ребенка, то будет совсем невыносимо.
Сын! Он страстно хотел сына. Ему уже за тридцать. Необходимо поторопиться. Он узаконит любого ребенка, которого родит ему Лили. Ги понимал, что мысль о браке — это пустое мечтание, но она не выходила у него из головы, и он поймал себя на том, что придумывает слова, которые скажет Рольфу и братьям, чтобы убедить их не раскрывать того, что он уже женат. Потому что он готов поклясться всеми святыми, что для него это венчание будет истинным и священным. Ги уже думал о Лили как о жене, только узами брака он сможет удержать ее при себе навсегда. Он представлял, как будет просить Лили стать его женой и как глаза ее засветятся радостью и любовью. Уладив мысленно эту проблему, Ги успокоился и уснул.
Когда настало холодное, ясное утро, он отогнал все эти безумные мысли о венчании. Но ночью, как только он лег, они вновь исподволь вернулись, полностью завладев его сознанием. И Ги понял, что никогда не ощутит себя цельным человеком, пока другая половина его души, Лили, не соединится с ним.
Ги рвался домой. Он думал о Годстоуне, и ему становилось не по себе, потому что поместье было плохо защищено, а он в лучшем случае сможет вернуться туда только через месяц. Ги стал искать повод для отъезда.
Глава 14
Декабрь подходил к концу, и Лили страстно ждала возвращения Ги. Обитатели Годстоуна готовились встретить йольnote 14. Все девушки занялись приготовлением рождественских подарков, а леди Элисон попросила Рольфа найти большое полено и принести его в зал, чтобы она могла его украсить. Веселой компанией дамы отправились в лес, где с помощью мужчин нарезали остролиста и омелы для гирлянд. Этими гирляндами они потом долго украшали стены, столы и даже опочивальни…
Мей сказала своему мужу Эдгару: — Хорошо, что лорда Эдварда отослали в Окстед.
— Ты рада потому, что теперь он подальше от Эдвины? — отозвался Эдгар.
Мей кивнула.
— Уж очень она привязалась к нему! Я пробовала объяснить ей, что из этого ничего не выйдет…
— Она скоро забудет его. Поладит с внуком Элфреда или с молодым Люканом.
Мей покачала головой.
— Она и смотреть не хочет на других мужчин. Сказала, чтоб мы ни с кем не договаривались, пока Эдвард не вернется в Годстоун.
— Больно высоко она залетела, — заметил Эдгар. — Хотя землей он больше не владеет, но все равно благородного происхождения. Если она и дальше будет стоять на своем, только сердце надорвет себе по своей же глупости.
— И почему это девки глупеют, когда влюбляются?.. — вздохнула Мей.
— Мужики тоже, — ухмыльнулся Эдгар и обнял жену.
— Давай быстрее, если уж у тебя это на уме. Дети вот-вот придут ужинать.
С тех пор как Эдвард уехал в Окстед, Эдвина пребывала в унынии. Получив от Мораг восковых куколок, она связала их друг с другом кусочком красной шерсти. Но дни бежали, а Эдварда все не было. В эту ночь Эдвина положила куколок с собой в постель и истово помолилась о том, чтобы Эдвард поскорее вернулся. Утром она принесла куколок к пчелам и шепотом поведала о своей страсти, как советовала Мораг. Жаль, что Самайн прошел, а она совсем забыла о нем, — это было первого ноября,
