людьми, которые приплывали на лодках к Длинной Дюне, где мы рубили лес для плотов и зимних хижин. Мы не раз видели суда с Охола и Веллваи (так он называл Обехол и Веллоги), которые охотились осенью на серых китов. Они часто следовали за нашими плотами, ибо мы знаем пути и места встречи Великих в море. Но это все в прошлом, мы уже давно не встречали их. Возможно, они все сошли с ума и перебили друг друга. Два года назад мы видели с Длинной Дюны, как с севера, с Веллваи, три дня валили клубы дыма от гигантского пожара. Но даже если так все и было, что из этого? Мы – Дети Открытого Моря. Мы идем дорогами моря.

– Тем не менее, увидев дрейфующую лодку, вы подплыли к ней, – сказал маг.

– Кое-кто из нас утверждал, что мы поступаем глупо, и нам следует оставить лодку в покое. Пусть себе дрейфует до конца моря.

– Но вы не поддержали их.

– Нет. Я сказал, что хоть они и жители островов, мы должны помочь им, и со мной согласились. Но мы не будем помогать твоему предприятию. Если среди островитян бушует безумие, это их дело. Мы следуем по дороге Великих. Мы не будем помогать вам в ваших поисках. Вы можете оставаться у нас сколько пожелаете. До Долгого Танца осталось уже совсем немного. После него мы поворачиваем к северу, следуя восточному течению, которое к концу лета приведет нас к Длинной Дюне. Если ты пожелаешь остаться с нами и подлечить свою рану, мы не будем против. Ну, а если ты захочешь сесть в свою лодку и следовать своим путем, мы также возражать не будем. Маг поблагодарил его. Вождь встал, легкий и чопорный как цапля, и ушел, оставив их вдвоем.

– У невинности нет сил бороться со злом, – сказал, чуть сморщившись, Сокол. – Но у нее есть силы творить добро… Я думаю, мы останемся здесь, пока моя рана немного не подживет.

– Мудрое решение, – сказал Аррен, удрученный неважным состоянием здоровья Сокола. Он решил защитить этого человека от его излишнего энтузиазма и настоять на том, чтобы они отправились в путь лишь тогда, когда у мага перестанет болеть рана.

Сокол недоуменно взглянул на него, слегка удивленный похвалой.

– Они добрые, – продолжал не заметивший этого Аррен. – В них нет той болезни души, что точит людей в Хорттауне и на других островах. Возможно, ни на одном острове нас не ждет такой теплый прием, какой нам оказали эти затерянные в море люди.

– Наверное, ты прав.

– И они ведут летом весьма приятную жизнь.

– Конечно. Но есть всю жизнь холодную рыбу и никогда не видеть яблони в цвету, и не испить воды из родника, согласись, чертовски скучно! Итак, Аррен вернулся на плот Стара, где работал, купался и играл с другими подростками, болтал прохладными вечерами с Соколом и спал под звездами. А Долгий Танец в канун середины лета был уже не за горами, и течение несло огромные плоты на юг в Открытое Море.

Когда наступила самая короткая ночь года, на плотах, образовавших гигантский круг под щедро усыпанным звездами небом, всю ночь напролет пылали факелы, отбрасывая на гладь моря кольцо мерцающих теней. Обитатели плотов танцевали, не используя в качестве аккомпанемента ни барабаны, ни флейты, ни любые другие музыкальные инструменты – лишь топот босых ног по качающемуся настилу плотов, да звонкие голоса сказителей, далеко разносящиеся над безбрежными просторами моря, которое служило им домом. Это была ночь новолуния, и тела танцоров казались призрачными тенями в свете звезд и факелов. То тут, то там подростки, сверкая, как летучие рыбки, перескакивали с плота на плот. Прыгали они далеко и высоко, соревнуясь друг с другом и стремясь обежать до рассвета все кольцо плотов, потанцевав на каждом.

Аррен танцевал вместе с ними, поскольку Долгий Танец танцевали на всех островах Архипелага, хотя движения и песни могли различаться. Когда большая часть танцоров выдохлась и присела отдохнуть и подремать, а сказители окончательно охрипли, он вместе с группой юных прыгунов очутился на плоту вождя и остался там, а они последовали дальше. Сокол сидел вместе с вождем и тремя его женами около храма. Меж резных китов, обрамлявших вход, устроился сказитель, чей звонкий голос явно не умолкал всю ночь напролет. Он пел без устали, отбивая пальцами ритм по деревянной доске.

– О чем он поет? – спросил Аррен мага, поскольку никак не мог вникнуть в смысл слов, которые произносились со странной интонацией и бешеной скоростью, а также сопровождались всевозможными трелями.

– О серых китах, об альбатросах и о шторме… У них нет песен о героях и королях. Они не знают, кто такой Эррет-Акбе. Чуть раньше он пел о Сегое, о том, как тот поднял острова посреди моря. Это все, что они сохранили из знаний людей. Все остальные песни – о море. Аррен прислушался. Певец, повествуя о дельфине, имитировал его свистящий крик. Мальчик смотрел на черный и твердый как скала профиль Сокола, вырисовывающийся в свете факелов, видел блестящие глаза тихонько шепчущихся жен вождя, чувствовал легкое покачивание плота на спокойных водах моря и медленно соскальзывал в пучину сна. Он вдруг проснулся: сказитель умолк. Причем не только тот, вокруг которого они расположились, но и все остальные на ближайших и дальних плотах. Их голоса стихли, словно отдаленный клекот морских птиц, и воцарилось молчание.

Аррен оглянулся через плечо на запад, ожидая увидеть рассвет. Но над волнами едва показалась всходившая луна, золотистая на фоне летних звезд. Посмотрев затем на юг, он увидел сиявшую в вышине Гобардон, а под ней горели все восемь ее подружек: наконец завершенная Руна Конца ясно и четко пылала над морем. Повернувшись к Соколу, Аррен увидел, что его смуглое лицо обращено к тем же самым звездам.

– Почему ты умолк? – спросил певца вождь. – День еще не наступил, пока что даже не забрезжил рассвет.

– Я не знаю, – заикаясь, ответил тот.

– Пой! Долгий Танец не окончен.

– Я не знаю слов, – ответил сказитель, голос его звенел от страха. – Я не могу петь. Я позабыл слова этой песни.

– Тогда пой другую.

– Нет больше песен. Все кончено, – зарыдал певец, клонясь вперед, пока не распластался на полу. Вождь удивленно уставился на него. Плоты качались под треск факелов, все молчали. Безмолвие океана сомкнулось вокруг крохотного островка жизни и света и поглотило его. Аррену показалось, что блеск звезд потускнел, но на востоке по-прежнему не наблюдалось ни малейших признаков рассвета. Его охватил ужас, и он подумал: «Солнце, наверное, не взойдет. День не наступит». Маг встал и сделал так, что по его посоху заструилось белое свечение, ясно высветив руну, написанную серебром на дереве.

– Танец не окончен, – сказал он. – День еще не наступил. Аррен, пой.

Аррен хотел было вскричать: «Я не могу, господин!..», – но вместо этого он пристально взглянул на горевшие на юге девять звезд, глубоко вздохнул и запел. Голос его сперва был тихим и хриплым, но он постепенно крепчал. Аррен пел древнейшую песню – песню о Сотворении Эа, о равновесии между тьмой и светом, о сотворении покрытых зеленью островов тем, кто произнес первое Слово: Старейшим Лордом, Сегоем. Прежде чем была пропета последняя строчка, небо посерело, и лишь луна и Гобардон продолжали гореть все так же ярко. Факелы зашипели на предрассветном ветру. Наконец, Аррен допел песню и умолк. На востоке забрезжил рассвет, и сгрудившиеся вокруг мальчика танцоры стали разбредаться по своим плотам.

– Хорошая песня, – сказал вождь. Его голос дрожал, хотя он пытался говорить бесстрастно. – Печально, если бы Долгий Танец прервался прежде, чем должен был завершиться. Я прикажу выпороть ленивых сказителей плетями из нилгу.

– Лучше успокой их, – повелительно сказал Сокол. Он все еще стоял в полный рост. – Ни один певец