Впоследствии сами лидеры большевизма признавались, что если бы эти проблемы решило Временное правительство, то они не оказались бы у власти. Поэтому первые два декрета, которые Ленин предложил II съезду Советов на второй день после захвата власти – 26 октября (8 ноября), были «декрет о мире», и «декрет о земле».
Последний был дословно списан у «кулацкой» партии эсеров.
Однако все вышеприведенные оговорки относятся к объективным факторам, а о величии или ничтожестве исторических деятелей судят по тому, как они, во-первых, умели или умеют использовать их для достижения своих целей, а во-вторых, насколько они наделены даром предвидения событий.
В такой постановке вопроса, думается, надо подойти и к оценке личности и деяний Ленина. Сначала приходится сказать несколько слов о той схеме личности Ленина, которая изобретена в Кремле. По этой схеме, Ленин – гениальный ученый в области всех общественных наук: и философии, и политэкономии, и правоведения, и истории и даже литературоведения.
Все это, конечно, из области советского мифотворчества. Никаким ученым Ленин в этих науках не был и на это не претендовал. Он был образованным марксистом, который подверг марксизм радикальной ревизии слева.
Правда, в его 55-ти томах «Полного собрания сочинений» вы не найдете ни одного слова, даже намека на критику Маркса. На словах, для Ленина Маркс – непререкаемый авторитет, а на деле никто, даже в лагере личных врагов Маркса, не позволял себе такой вольности в обращении с политической философией и экономическим учением Маркса, как Ленин.
И это становится понятным, если иметь в виду, что без ревизии основных положений марксизма невозможно было создать ту новую концепцию, которая называется ленинизмом.
Ленин относился к Марксу без академических манер ученого педанта, а с прагматическим подходом эксплуататора идей Маркса. Ленин действовал не пo-Марксу, а Маркса заставлял действовать по- ленински.
Только там, где Маркс категорически сопротивлялся, там Ленин смело брал на себя роль
«продолжателя» Маркса. Но если его при этом ловили на противоречиях, то он спокойно отвечал: «марксизм не догма, а руководство к действию».
Даже основдое Марксово философское кредо «бытие определяет сознание» Ленин решительно перевернул: у Ленина фактически «сознание определяет бытие». У Маркса знаменитый «базис» определяет «надстройку», а у Ленина, «организованная воля» избранного меньшинства определяет и «базис», и «надстройку».
Если Маркс, по его словам, поставил диалектику Гегеля с головы на ноги, сделав ее материалистической, то и в этом случае Ленин преспокойно разрешает «диалектике» ходить на голове и определять действия на земле не материей, а разумом, с той только разницей, что у Гегеля он носит отвлеченный, даже мистический характер – «мировой разум», а у Ленина конкретный, творческий характер – разум всемогущей партийной элиты.
Поэтому там, где у Маркса революция является результатом осуществления имманентных законов внутреннего развития капитализма, там у Ленина революция – творческий акт той же партийной элиты. Ленин – величайший волюнтарист, которому марксизм служит инструментом для обоснования своих революционных акций.
Все это нашло свое выражение в знаменитом изречении Ленина из «Что делать?» (1902): «Дайте нам организацию революционеров и мы перевернем Россию». Но как раз в России, с точки зрения Маркса, пролетарская революция не стояла на повестке дня. Даже больше: всякие попытки организации пролетарской революции в менее развитой в индустриальном отношении стране, как Россия, не только противоречили марксизму, но еще и считались безумной авантюрой.
В предисловии к «Капиталу» Маркс писал, что «страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего… Общество не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами» (К. Маркс, Капитал, изд. 1931 г., т. 1, стр. XIV, XV).
Ленин поставил целью своей жизни на практике опровергнуть оба утверждения Маркса. Но сначала надо было создать теоретические предпосылки, чтобы опровержение Маркса происходило по- марксистски.
Вот этой цели и служила работа Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916). Как в этой работе, так и в серии последовавших за ней статей, Ленин радикально перевернул схему Маркса – пролетарская революция не обязательно должна начаться на промышленно развитом Западе, она может и даже вероятно начнется на отсталом Востоке.
Это вытекало, по Ленину, из «имманентных» законов неравномерного развития отдельных стран при империализме, которые не были известны Марксу и Энгельсу, так как они не дожили до века империализма (конец XIX и начало XX века).
Ленин доказывал, что капитализм на его нынешней империалистической стадии развития представляет собою цепь мировой политической
и хозяйственной системы, которая прорвется в ее «слабом звене», а потом за этим «слабым звеном» потянется и вся цепь.
Таким «слабым звеном» в данном случае Ленин считал Россию, пророча одновременно, что пролетарская революция в России явится началом мировой революции. Ленин считал, что при империализме войны неизбежны, а результатом войны обязательно будет пролетарская революция.
Ленин писал: «Ужасы, бедствия, разорение, одичание, порождаемые империалистической войной, все это делает из достигнутой ныне ступени капитализма эру пролетарской, социалистической революции» (Ленин, Сочинения, т. XX, стр. 301).
Сам Ленин не очень верил в «имманентность» открытых им новых законов империализма. Поэтому по-прежнему у него на первом плане стояла «воля к революции», как организованное выражение «воли к власти». Ленин молчаливо допускал, что 1) пролетарская революция даже и при империализме не является неизбежным концом развития буржуазного общества, но ее можно и нужно искусственно организовать и 2) рабочий класс, призванный, пo-Марксу, быть могильщиком капитализма и организатором социализма, никогда не может быть сам по себе ни тем, ни другим, если ему извне не привьют искусственно идей революции и социализма («Что делать?»).
