что председатель II Интернационала Вандервельде будет допущен в суд в качестве защитника подсудимых. Бухарин и Радек эти условия приняли, что вызвало решительное недовольство Ленина. В статье «Мы заплатили слишком дорого» Ленин писал, что «наши представители поступили неправильно, приняв эти два условия», но все-таки Ленин, хорошо чувствуя возмущение общественного мнения во всем мире преданием суду старых русских революционеров, добавлял: «Но я думаю, что рвать подписанного соглашения нам не следует» («Правда, 11 апреля 1922).
Но прежде чем судить эсеровских лидеров и для того, чтобы вообще узаконить террористическую систему властвования большевизма, Ленин самолично ввел в Уголовный кодекс РСФСР пресловутую статью 58. В письме к наркому юстиции от 17 мая 1922 года Ленин так обосновал свою инициативу: «В дополнение к нашей беседе посылаю Вам набросок дополнительного параграфа. Основная мысль ясна: открыто выставить принципиальное положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость. Суд должен не устранять террор, а объяснить и узаконить его принципиально…» (Ленин, Соч. т. ХХVII, стр. 297).
Суд состоялся в Москве 8 июня-7 августа 1922 года. Лидеры эсеров превратили суд в трибуну пропаганды своей программы и разоблачений террористической практики большевизма. Вождь эсеров и руководитель их ЦК Гоц заявил: «Мы выполним свой долг, какая бы участь нас здесь ни ожидала», член ЦК эсеров Гендельман сказал: «И мертвые, и живые мы будем вам опасны», третий член ЦК Тимофеев, как бы обращаясь к лидерам большевизма, сделал вызов: «Вы получите наши головы, чтобы положить их к ногам Коминтерна, но чести нашей вы не получите (М. Вишняк, Годы эмиграции. Hoover Institution Press, Stanford University).
Суд приговорил 12 человек к смертной казни, в том числе Гоца, Гендельмана, Тимофеева, Донского, Ратнер. Президиум ВЦИК утвердил приговор, но привести его в исполнение большевики все-таки не осмелились. Троцкий предложил Ленину более чем блестящий выход. Вот этот выход в рассказе самого Троцкого: «Приведение его (смертного приговора. – А. А.) в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора. Ограничиться тюрьмой хотя бы и долголетней, значило бы просто поощрять террористов, ибо они меньше всего верили в долголетие советской власти. Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимости от того, будет или не будет партия (эсеров. – А. А.) продолжать террористическую борьбу. Другими словами: вождей партии превратить в заложников. Первое свидание мое с Лениным после его выздоровления произошло как раз в дни суда над социалистами- революционерами. Он сразу присоединился к решению, которое я предложил: «правильно, другого выхода нет» (Л. Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 211-212).
Таким путем Ленин избавился и от партии эсеров. Для окончательной консолидации режима монопартийной диктатуры надо было обезвредить еще две социальные группы, которые сыграли в истории русского государства и русского общества выдающуюся роль: это интеллигенция и православное духовенство. В духовном подготовлении всех трех русских революций влияние русской радикальной интеллигенции ничуть не уступает тому влиянию, которое энциклопедисты оказали на подготовление Великой Французской революции. Но энциклопедисты боролись против абсолютизма монархического вовсе не для его замены другим, революционным абсолютизмом. В фокусе всех их страстей стоит свободный человек как высшая ценность всех ценностей. Когда революция, сметая старые устои, начала создавать новый порядок перманентного террора якобинцев, то те из энциклопедистов, которые еще остались в живых, оказались в лагере врагов нового абсолютизма. Так случилось и с русской не только демократической, но и радикальной интеллигенцией. Она подготовила духовно революцию 1905 года, но когда увидела ее кровавый лик, она в значительной части отвернулась от нее («Вехи»). Она подготовила духовно Февральскую революцию и приняла ее, но она осудила и решительно отвернулась от Октябрьской революции. Ничто Ленин так глубоко не презирал, как эту антибольшевистскую интеллигенцию. Поэтому он предоставляет полную свободу рук «рыцарю революции» по кровопролитию – Дзержинскому – расправиться с русской интеллигенцией по усмотрению его учреждения. В результате – преследование, аресты, расстрелы, бегство и массовые высылки за границу элиты русской политики, науки, искусства, религии.
Но выселять можно людей, а вот остаются еще исторические памятники и сокровища религиозного зодчества, которые напоминают о мощи и величии былого «проклятого времени», их ведь не выселишь – их начинают просто уничтожать. Если этот беспримерный после варваров вандализм не завершился тотальным уничтожением всех памятников старины и всех русских соборов, то только из-за усилия нескольких «болельщиков» старой культуры и архитектуры среди большевиков, вроде Луначарского и Максима Горького. Когда «болельщики» старались спасти не только вещи, но и людей, которые их создали или их обслуживают, то Ленин с раздражением их отчитывал. Что стоит, например, письмо, которое Ленин написал М. Горькому 15 сентября 1919 года о русской интеллигенции. Ленин пишет, что русская интеллигенция – это лишь «интеллигентики, лакеи капитала, мнящие себя мозгом нации. На деле это не мозг, а г…» (Ленин, ПСС, т. 51, стр. 48).
Институт марксизма-ленинизма при ЦК не постеснялся опубликовать это столь грубое, нецензурное письмо Ленина, но он не отважился зато опубликовать другое письмо, хотя и вполне цензурное, но чудовищное по своей античеловечности и произволу. Это письмо Ленина от 19 марта 1922 года секретарю ЦК Молотову для членов Политбюро. В Хронологии к Сочинениям Ленина есть прямое указание на это письмо:
«Март, 19 (1922 г.). Ленин в письме членам Политбюро ЦК РКП(б) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии церковных ценностей…» (Ленин, ПСС, т. 45, стр. 666-667).
Теперь, благодаря стараниям Самиздата в Москве, опубликовано и само это письмо Ленина. Для нашей цели вполне достаточно привести из него только следующие выдержки: «Один умный писатель по государственным вопросам сказал, если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут… Политбюро дает детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников (в г. Шуе верующие не давали властям грабить церковные ценности. – А. А.) был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуя, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров» (ж. «Вестник русского студенческого христианского движения», № 98, 1970 г., стр. 55-56, Париж-Нью- Йорк).
Однако вернемся к внутрипартийным делам.
В полном согласии с Лениным, но без использования ленинского авторитета, 8 октября 1923 года Троцкий в письме к членам партии (в том числе и членам ЦК и ЦКК) пишет, что сложившийся внутри партии аппаратный режим засилия над партией, более жестокий, чем в период военного коммунизма, не может быть более терпим. В партии надо ввести ту внутрипартийную «рабочую демократию», которую требовал X съезд и сентябрьский (1923 г.) пленум ЦК. Надо партию поставить над ее аппаратом. Независимо от этого письма Троцкого, группа старых большевиков, активных руководителей революции и гражданской войны, из которых многие были членами ЦК или наркомами, написали 15 октября 1923 года письмо в ЦК и ЦКК («письмо 46») на ту же тему. Оно начиналось словами: «Чрезвычайная серьезность положения заставляет нас (в интересах нашей партии, в интересах рабочего класса) сказать вам открыто, что продолжение политики большинства Политбюро грозит тяжкими бедами для всей партии».
