— А потом лечебные дома, — сказала госпожа Койл с неподдельной яростью в голосе, — вдруг превратились в женские тюрьмы!
— Выходит, вы доктор? — спрашиваю я, но в груди у меня все обрывается, меня словно придавливает сверху огромным валуном: мы проиграли, наше бегство от армии оказалось совершенно бессмысленным.
Губы госпожи Койл растягиваются в едва заметной улыбке — затаенной, как будто я о чем-то проболталась, но беззлобной. Я замечаю, что уже почти не боюсь ее, куда меньше боюсь за себя, но гораздо сильней боюсь за
— Нет, дитя мое, — говорит она, склонив голову набок. — А ведь ты должна знать, что в этом мире нет докторов женского пола. Я — целительница.
— Разве это не одно и то же?
Она снова проводит рукой по лбу:
— И впрямь. — Она кладет руки на колени и смотрит на них. — Хоть мы тут и взаперти сидим, кое- какие слухи до нас доходят. Слухи о разделении мужчин и женщин, об армии, которая явится сюда со дня на день, о резне, которую устроят солдаты, как бы мирно мы
Я отвожу глаза:
— И что? Я самая обычная девочка.
— Неужели? — Она явно мне не верит. — Девочка, ради прибытия которой очистили весь город? Девочка, чью жизнь мне приказали спасти ценой собственной? Девочка, — она подается вперед, чтобы лучше донести мысль, — прилетевшая из бескрайней черноты?
Я на миг затаиваю дыхание: надеюсь, госпожа Койл этого не заметила.
— Откуда вы все это взяли?
Она снова улыбается — по-прежнему беззлобно:
— Я целительница. Первым делом я всегда вижу кожу, а кожа способна рассказать о человеке очень многое — откуда он, кто он, чем питается. У тебя, дитя, вид потрепанный, но сама кожа мягкая и белая — на планете фермеров такой не встретишь. — Я все еще прячу от нее глаза. — Ну, и потом есть слухи — куда без них! Беженцы поговаривают, что на нашу планету скоро высадятся новые переселенцы. Тысячи людей!
— Прошу вас, — тихо говорю я, и глаза мои вновь наполняются слезами, как бы я ни пыталась взять себя в руки.
— К тому же ни одна здешняя девочка не назовет женщину доктором, — добавляет госпожа Койл.
Я проглатываю слезы. Закрываю рот ладонью. Где он? Плевать я хотела на все это, главное — где он?!
— Я знаю, что тебе страшно, — говорит госпожа Койл, — но мы все здесь
Я опять проглатываю слезы, но молчу.
Только один человек на этом свете заслуживает моего доверия.
И его здесь нет.
Госпожа Койл снова откидывается в кресле.
— Все-таки мы спасли тебе жизнь, дитя, — говорит она. — Даже такое маленькое знание может принести большое утешение.
Я глубоко дышу и оглядываюсь по сторонам: из окна струится солнечный свет, а снаружи виднеются деревья и река,
Но армия есть, и она близко.
Близко.
Для госпожи Койл они такие же враги, как для меня… В груди больно тянет.
Но я набираю побольше воздуха…
И начинаю говорить:
— Меня зовут Виола Ид.
— Так значит, к нам летят новые переселенцы? — с улыбкой спрашивает Мэдди.
Я лежу на боку, а она разматывает длинный бинт, которым меня перевязали. Внутри все в крови, а кожа пыльная и какого-то ржавого цвета. В животе у меня маленькая дырочка, зашитая тонкой ниткой.
— Почему мне не больно? — спрашиваю я.
— Повязка с настоем корня Джефферса, — отвечает Мэдди. — Это природный опиат. Боли ты чувствовать не будешь, но и в туалет сама ходить не сможешь около месяца. А примерно через пять минут крепко уснешь.
Я осторожно, очень осторожно щупаю кожу вокруг раны. На спине с другой стороны точно такое же отверстие.
— Почему я не умерла?
— А хотела бы? — Мэдди снова улыбается, но потом улыбка сменяется самым хмурым выражением лица, какое мне приходилось видеть. — Напрасно я шучу. Госпожа Койл всегда говорит, что я никогда не стану настоящей целительницей, если и дальше буду такой несерьезной. — Она окунает тряпочку в таз с горячей водой и начинает протирать мои раны. — Ты не умерла только потому, что госпожа Койл — самая лучшая целительница в Хейвене, лучше всех так называемых докторов. Даже злодеи это знают. Почему, думаешь, тебя принесли сюда, а не в клинику?
На ней такой же белый халат, как на госпоже Койл, а на голове белая шапочка с вышитой синим рукой — Мэдди сказала, что так одеваются все ученики. Она почти моя ровесница, может, на пару лет старше, как бы на этой планете ни измеряли возраст, но руки у нее уверенные и нежные одновременно.
— Расскажи, — говорит она с напускной беззаботностью, — эти злодеи и впрямь так уж злы?
Дверь открывается. На пороге возникает невысокая девушка в такой же ученической шапочке, примерно одного возраста с Мэдди, но кожа у нее темно-коричневая, а сама она мрачнее тучи.
— Госпожа Койл говорит, чтобы ты заканчивала.
Мэдди, не поднимая головы, продолжает наклеивать на мой живот повязку с лекарством:
— Госпожа Койл прекрасно знает, что я еще и половины не сделала.
— Нас призвали, — говорит девушка.
— Коринн, ты так говоришь, будто нас каждый день призывают. — Повязка действует не хуже моего пластыря с корабля: лекарство уже проникает в кровь, я чувствую приятную прохладу и сонливость. Мэдди заканчивает спереди и поворачивается к столику за новой повязкой для спины. — Я здесь делом занята.
— Там человек с ружьем, — говорит Коринн.
Мэдди замирает.
— Всех созывают на городскую площадь, — продолжает Коринн. — Включая тебя, Мэдди Пул, занята ты или нет. — Она скрещивает руки на груди. — Похоже, армия явилась.
Мэдди смотрит мне прямо в глаза. Я отвожу взгляд.
— Вот и пришел нам конец, — добавляет Коринн.
Мэдди закатывает глаза:
— Знаешь, ты всегда такая жизнерадостная! Скажи госпоже Койл, что я сейчас прибегу.
Коринн бросает на нее недовольный взгляд, но уходит. Мэдди заклеивает мне спину — к этому времени глаза у меня уже закрываются.
— Теперь спи, — говорит она. — Все будет хорошо, вот увидишь. Они бы не стали тебя спасать, если б хотели только… — Она умолкает, не закончив мысли, поджимает губы и улыбается: — Я всегда говорила — Коринн по части серьезности нас всех переплюнет!
