рационального мышления, логики.
8. Непосредственно к нестяжателям примыкал знаменитый
Среди его обличений иосифлянства особенной яркостью отличается 'Стязание о известном иноческом жительстве, лица же стяжающихся - Филоктимон и Актимон, сиречь любостяжательный и нестяжательный'. Любостяжательный в заключении прений о монастырских вотчинах говорит: ведь земля и села не наши, а монастырские, следовательно, и мы ничего не имеем своего, но все у нас общее и принадлежит всем. На это нестяжатель отвечает: ты утверждаешь нечто смешное; это нисколько не отличается от того, как если многие живут с одной блудницей и, в случае укоров, каждый из них уверял бы: я вовсе не грешу, ибо она есть одинаково общее достояние всех. Максим сравнивал монахов с трутнями, которые 'пресладко' едят каждый день, между тем как трудящиеся на них крестьяне 'в скудости и нищете всегда пребывают', терпят ужасные лишения, 'ниже ржаного хлеба чиста ядуще, многажды же и без соли от последние нищеты'. Призывая монахов отложить 'дела тьмы', т.е. 'всяко преслушание и преступление божественных заповедей', он выдвигал в качестве моральной альтернативы учение о 'четырех добродетелях' - мужестве, целомудрии, надежде и любви. Их исполнение предполагало исключительное сосредоточение на божественном, аскетическое самоограничение.
В философском плане наибольший интерес представляют рассуждения Максима о мужестве. Эту добродетель он связывал прежде всего с присущей человеку свободой воли. В 'Послании к некоему князю' он писал: '...Мы бо самовластии изначала от Создателя создани бывше, властны есме своих дел и благих и лукавых, и никтоже над нами властель, разве создавшаго нас, ни ангел, ни бес, ни звезда, ни зодий, ни планиты, ни колесо фортуны, бесы изобретенныя. Да не прелщаимся
27
без ума от учащих, сия и проповедующих, замудренных латын и прегордых немцев. Мы сами себе виновни бываем достизающих нас скорбех и лютых обстояний, преслушающе спасительных заповедей сотворшаго нас'. Приведенный отрывок убеждает в том, что для Максима мужество сопряжено с выбором, который определяется свободой воли. Но чтобы этот выбор не склонился в сторону греха, свобода воли нуждается в опоре на 'богодарованной философии', вере. Ее он отличал от 'внешнего диалектического ведения', разума. Праведники, доказывал Максим, познают Христа 'верою токмо... и всякаго художества словесна отбегают'. Несмотря на свою мистическую ортодоксальность, святогорский старец не отвергал 'внешние учительствы' - мирские знания, философию; напротив, он призывал 'умудритися всяким разумом и ведением и священною премудростию', всему отводя своей предел, свое место в иерархии духовных ценностей.
Духовный авторитет Максима Грека не оспаривался даже его противниками. Его монастырская келья служила своего рода литературным салоном, клубом, куда стекались все наиболее пытливые и ищущие умы московского общества. Здесь бывали Вассиан Патрикеев и Зиновий Отенский, Артемий Троицкий и Андрей Курбский. Его советами пользовались дипломат Федор Карпов и русский первопечатник Иван Федоров. Идеи Максима Грека открывали широкий простор для обсуждения в рамках православного миросозерцания морально-философских и научных проблем.
9. Такова в общем виде эволюция мистико-аскетической идеологии древнерусского православия. К середине XVI в. нестяжательство фактически сошло на нет: одни его последователи сгинули в монастырских тюрьмах, другие бежали 'в Литву' - на украинские и белорусские земли. Новую жизнь традиции Нила Сорского и Максима Грека обрели лишь в XVIII в., благодаря усилиям Паисия Величковского, возродившего русское старчество, которое оказало глубокое воздействие на формирование русской религиозной философии XIX- XX вв.
28
18 :: 19 :: 20 :: 21 :: 22 :: 23 :: 24 :: 25 :: 26 :: 27 :: 28 :: Содержание
This page was saved using WebZIP 6.0.8.918 on 01/07/05 22:50:56.
Address: http://www.edulib.ru/storage.aspx/HTML/001/001/B2162/B2162Part5- 28.html
Title: Курс истории русской философии. • Size: 4534
28 :: 29 :: Содержание
ЛИТЕРАТУРА
а) Источники