Беда не приходит одна.

На следующий день Викторию насмерть сбила машина… «Мундирская»… В двух шагах от ее собственного дома.

Горько, страшно, алогично.

Больнее всего именно тогда, когда ничто не предвещало…

Всю ночь после смерти Сливы я только и думал, о чем скажу Виктории при встрече, как выдержу ее тяжелый, осуждающий взгляд. Смогу ли оправдаться и чем утешу. А все оказалось ни черта не важно. Роковой, бьющий точно обухом по голове поворот… Раз в жизни можно оказаться в таком всепоглощающем эмоциональном вакууме, в каком я почувствовал себя тогда.

…Все закончилось прямо на дороге. Очень быстро. Никаких карет скорой помощи с пронзительно визжащими сиренами, никаких реаниматоров, суеты…

Оба «мундира» в один голос заявляли после случившегося, что даже не успели заметить, откуда появилась эта несчастная девушка. «И скорее всего, — говорили они, псевдострадальчески морща лбы, — она сама бросилась под колеса автомобиля». Сама…

Кому как угодно, а мы с Демоном наотрез отказались верить, что это было самоубийство!

Мир стал другим. Без Сливы и Виктории мир изменился.

В те угрюмые августовские дни мы с Демоном успели несколько отдалиться друг от друга. Хотя когда, если не в подобный момент, нам так необходимо было держаться вместе, рука об руку, плечом к плечу? Но наедине с собой казалось честнее нести груз вины за случившееся. Не дробить эту самую вину на части — а пропустить через себя целиком. В полной мере переживать душевный протест, чувство нелепости, недоразумения, абсурдной надежды и презрения к себе за неспособность обмануть реальность, обратить время вспять и исправить непоправимое.

Сливу мы похоронили в «недостройках». Могила получилась неглубокая, поэтому землю хорошенько завалили валунами и обломками бетонных плит, чтобы в поисках пропитания не раскопали бродячие собаки. Позволить обнаружить Сливино тело с пулей в груди мы не могли. Нам пришлось так поступить во имя собственных жизней.

Сливина мать преследовала нас с Демоном повсюду, а мы бегали от нее, точно презренные мальчишки. Попадаясь — отводили глаза. Заставить поверить исплакавшуюся женщину, что мы, неразлучные по жизни друзья, и знать не знаем, где ее сын, было делом заведомо безнадежным и невыносимым. Пока же «мундиры» объявили Сливу в розыск, как возможного уклониста. Ищите, братцы — хоть обыщитесь…

Так уж получилось, что отвлечься от одного скорбного события помогало другое. Подготовка к похоронам, а затем и сама церемония похорон Виктории. До сих пор в памяти это чистой белизны успокоившееся юное лицо. Закрытые глаза, нежно вырезанные бугорки скул. Две бледно-розовые полоски красивого рта. Не способного уже ответить поцелуем на прикосновение твоих губ к похолодевшему, без единой складочки лбу. Тяжело все это было — чего уж тут объяснять…

Как могли, всячески поддерживали ее хворую мать. Она называла нас с Демоном сыновьями, и каждый раз, когда мы слышали это обращение, хотелось разрыдаться. Через несколько дней после похорон мать Виктории оставила квартиру в пользование многодетной соседской семье, а сама перебралась на восточную окраину города, в Старый квартал — к подруге детства. Начала, рассказывали люди, обзаводиться странностями, и подруга отрекомендовала ее в психиатрическую лечебницу. Подробностей никаких, с этим связанных, я больше не знаю и не скажу.

Виктория.

Слива.

Достиг ли каждый из них своей мечты?

Мне почему-то вспоминается разговор, состоявшийся между мной и Викторией 11-го июня. В тот вечер мы возвращались из «недостроек» домой. Как бы в ответ на мою расплескавшуюся через край меланхолию, Виктория поделилась своей. Что-то настораживало ее в наших бесправных заигрываниях с судьбой. Желая остаться в ладу со своими невысказанными убеждениями, она решила отказаться от мечты. Но теперь, по прошествии времени, в мой разум закрадывается сакраментальная мысль: а что если сама мечта, стоило однажды в нее поверить, отказалась отпустить Викторию и все-таки свершилась, пусть и с роковым запозданием?.. Возможно, я совершенно неоправданно погружаюсь в метафизические измышления, но когда события не находят исчерпывающего объяснения привычными понятиями, невольно продолжаешь поиск в плане Неведомого…

Человек, которого Виктория ждала, все время был рядом. А Виктория не замечала. Слива гордо скрывал свои чувства. Мы же с Демоном считали последним делом указать ей на это… Глупо и несправедливо. Но то, как было и чем закончилось — с листа не перепишешь.

Слива совершил Поступок, своей самоотверженностью продлив нам с Демоном наши никчемные дни. А после всего — заснул в объятиях Виктории, как и представлял, как видел. Что проснуться и встретить свой новый день уже не обязательно — этого он знать, увы или к счастью, не мог. Друг Слива…

Если бы всего этого не случилось, если бы всему этому я не оказался прямым свидетелем — тогда это стоило бы придумать, вот что я теперь думаю. Но жизнь и без подтасовок изощреннее любой выдумки. Потому что она сама — один большой Вымысел…

Налет на «Волшебный Икар» остался для нас с Демоном безнаказанным. У «мундиров», похоже, не нашлось ни одной зацепки, кому и с какой целью понадобилось осуществить это дерзкое нападение. Меня и Демона тревожили только по поводу исчезновения Сливы. Мы устали повторять, что ничего не знаем, и от нас мало-помалу отвязались. Единственным, кто мог круто вмешаться тогда в общий ход событий, был куратор Нарожалло. Но Нарожалло, равно как и его брат (позже я случайно узнал, что «десятым», которого подстрелил Слива, был брат Нарожалло, тот самый владелец «Икара»), выбыли из стана живущих… Мы не говорили о кураторе после случившегося. Тему эту и не поднимали. По сей день не могу даже определиться, как поступил бы я, будь на месте Демона тогда, залезь я в его шкуру, начни расценивать происходящее его мозгами. Произвел бы я тот хладнокровный выстрел? А если нет — как бы все повернулось? Поддаваясь подобным размышлениям, потихоньку сходишь с ума.

Итак, обстоятельства позволили нам почувствовать себя в безопасности. Но что нам с этой безопасности? Зачем она была нам нужна? После всего, что случилось, она только отягощала, разрывала душу на части. Хотелось исколоть себе руки, изрезать лицо, очутиться в толпе незнакомых людей и кричать в полный голос, кричать до хрипоты и отупения. Кричать одно и то же: «Что теперь?! Что дальше?!»

Что дальше…