— Я за нее не отвечаю, — возразил Александр, — она не моя.

— Ах, черт! — вдруг, отчаянно махнув рукой, воскликнул Альфред.

— Что случилось?

— Какой же я дурак!

— Не говори таких вещей, Альфред: тебе могут поверить.

— Представьте себе, ключ от моей дорожной сумки лежит в брюках.

— В тех брюках, которые остались в твоей сумке?

— Да нет же! В тех, которые я преподнес лесным нимфам.

— Не жалуйся, черт возьми! Ты счастливчик: ты теперь покажешься им в самом выгодном для себя виде, они примут тебя за Нарцисса, плутишка!

— Да, но там колючки и шипы.

— Ну, знаешь! Кто не рискует, тот не выигрывает.

Все это время мимо нас проходили крестьяне и крестьянки (в Крепи был базарный день), с любопытством смотревшие на нас, но, естественно, воздерживавшиеся от того, чтобы помочь нам.

Правда, в их умах могло зародиться сомнение.

Они прекрасно понимали, что делает бледный Маке, сидевший на склоне у леса; они прекрасно понимали, чем занят Александр: он развязал Маке галстук и тер ему виски платком, смоченным в прохладной воде ближайшего ручья; они прекрасно понимали мои действия — я делал примочки из водки на свое ушибленное бедро. Но они не могли понять, чем занимается это подобие шотландца с голыми коленями и ляжками, прохаживаясь у края оврага и устремив на него яростный взор, рыча и угрожающе размахивая руками.

Внезапно он издал радостный вопль:

— Я спасен!

И, указав своей собаке на овраг, прибавил:

— Ищи, Медор! Ищи!

Медор спустился на дно оврага.

Через пять минут он вернулся со штанами хозяина.

Только за время пути произошло несчастье: ключ выпал из кармашка. Карманы брюк оказались совершенно пустыми!

Сами понимаете, можно ли было надеяться его найти в этих зарослях.

Так что пришлось Альфреду вернуться в супрефектуру Уаза в наряде шотландца.

К счастью, когда мы добрались до первых домов, была глубокая ночь.

Мы послали того, у кого наняли повозку, за ней и за Ненасытным.

Они оказались там, где мы их оставили.

Пока мы кувыркались на дороге, ведущей из Крепи в Компьень, о чем я имел честь рассказать вам в предыдущей главе, два человека в сопровождении двух спаги и нескольких туземных и европейских слуг возвращались после долгой поездки по дороге, ведущей из Блиды в Алжир.

— Как странно, что великолепная страна, по которой мы только что проехали, так малоизвестна, — обратился один из них к другому. — Знаете ли вы способ сделать ее популярной?

Тот, к кому был обращен вопрос, немного подумал, потом неожиданно ответил:

— Знаете ли вы, господин министр, как я поступил бы, если бы имел честь оказаться на вашем месте? Я устроил бы так, чтобы Дюма совершил то же самое путешествие, что и мы, и написал два-три тома об Алжире. Дюма сейчас в моде; его книгу прочтут, хотя это будут путевые заметки, и из трех миллионов его читателей, возможно, пятьдесят или шестьдесят тысяч увлекутся Алжиром.

— Хорошая мысль, — отозвался министр, — я об этом подумаю.

Два человека, оказавшие мне честь заниматься мною на дороге из Блиды в Алжир, были: один — г-н де Сальванди, министр народного просвещения, а второй — наш прославленный путешественник и любимый мой друг Ксавье Мармье.

И г-н де Сальванди так хорошо поразмыслил над сделанным ему предложением, что однажды прекрасным сентябрьским утром я получил от него приглашение на обед. Я отправился туда, очень удивленный оказанной мне честью. Я знал его только потому, что господин герцог Орлеанский поручил ему наградить нас с Гюго: его — крестом офицера Почетного легиона, меня — крестом кавалера этого ордена.

В то же время, для того чтобы наше награждение не вызвало слишком большого возмущения, он счел нужным присоединить к нам одного славного малого по имени Грий де Брюзелен. Поскольку не было никаких оснований давать ему крест, г-н де Сальванди подумал, что он один будет достаточным противовесом для Гюго и для меня.

Господин де Сальванди тоже сочинил в молодые годы нечто вроде романа, озаглавленного «Алонсо, или Испания…» уже не помню, в каком веке; но это не делало его моим собратом в достаточной мере для того, чтобы внушить ему мысль поддерживать знакомство со мной.

Чего же мог хотеть от меня г-н де Сальванди? Он звал меня не для того, чтобы сделать офицером ордена Почетного легиона: такие идеи не приходят сами по себе в министерские головы, а в особенности применительно к людям, которые того заслуживают.

Итак, я отправился на обед к г-ну де Сальванди, если и не очень встревоженный, то, по крайней мере, сильно озабоченный.

Господин де Сальванди встретил меня как нельзя лучше. Он сладко улыбался и после кофе увлек за руку в министерский садик, чтобы сказать:

— Милый мой поэт, вы должны оказать нам услугу.

— Поэт окажет услугу министру! Согласен, хотя бы только ради такого редкого случая. О чем идет речь?

— Что вы намерены делать зимой?

— Я? А разве у меня бывают намерения? Я живу как птичка на ветке: нет ветра — там и остаюсь, подует ветер — расправляю крылышки и лечу туда, куда несет меня ветер.

— Нет ли у вас возражений против того, чтобы ветер занес вас в Алжир?

— Ни малейших; напротив, у меня всегда было сильное желание побывать в Африке. Я должен был отправиться туда двадцать шестого июля тысяча восемьсот тридцатого года в пять часов вечера, но в пять утра в «Монитёре» появились известные ордонансы. Следствием явилось то, что вечером, вместо того чтобы сесть в мальпост, я взял ружье и три дня спустя, вместо того чтобы прибыть в Марсель, явился в Лувр.

— Так вот, если желание ваше осталось неизменным, я помогу вам совершить это путешествие.

— Времена сильно изменились! — ответил я. — Шестнадцать лет назад я был молодым человеком, вроде саламанкского бакалавра, бродившего по дорогам пешком, с ранцем за спиной и окованной железом палкой в руке. Сегодня я таскаю за собой целую свиту; такое путешествие — дело нешуточное.

— Поэтому, — сказал мне министр, — я даю на эту поездку десять тысяч франков.

— Послушайте, вам очень хочется, чтобы я поехал в Алжир?

— Конечно, раз я вам это предлагаю.

— Это доставит вам большое удовольствие?

— Огромное удовольствие.

— Так вот, я добавлю из своего кармана сорок тысяч франков к тем десяти тысячам, что вы мне даете, и совершу это путешествие.

Господин де Сальванди ошеломленно уставился на меня.

— А как же иначе? — сказал я. — Не думаете же вы, что я стану путешествовать, как какой-нибудь