Нам показалось, что г-н Моке к нам несправедлив и из соображений соседства, я думаю, даже родства, держит сторону г-на Дюмона.

Посоветовавшись между собой, мы решили к нему не возвращаться, бросить охоту и отправиться в Компьень.

Еще в супрефектуре Уаза мы наняли небольшую открытую повозку и нам посоветовали быть поосмотрительнее с ней и с лошадью.

Мы были неизменно осмотрительны, пока нас везло микроскопическое животное, узурпировавшее звание лошади, но едва достигавшее размеров осла.

Но, похоже, маленькие лошадки, как и люди небольшого роста, отличаются сварливым характером.

Наша лошадь всю дорогу не переставала с нами спорить.

Я вызвался быть ее переводчиком и, поскольку моя речь направлялась вожжами и была пересыпана хлесткими аргументами, лошадь в конце концов не то чтобы признала свою неправоту, но стала вести себя так, будто признавала, что я прав.

Благодаря этой хитрой диалектике я без всяких происшествий добрался до фермы и привез туда трех своих спутников.

Приняв решение ехать в Компьень, не заворачивая к Моке, мы послали в Брассуар нашего носильщика, приказав запрячь в повозку Ненасытного и вернуться за нами на дорогу, ведущую в Компьень.

Наш буцефал получил имя Ненасытного из-за своей способности нестись вперед, буквально пожирая пространство.

Лишь у Альфреда нашлись кое-какие возражения.

Ему придется вернуться в Компьень, не приведя себя в порядок; несомненно, это уронит его в глазах прекрасных дам, проживающих в супрефектуре Уаза.

Но мы пренебрегли светскими жалобами Альфреда: этого требовало наше оскорбленное достоинство.

К полудню мы увидели Ненасытного, повозку и носильщика.

Ненасытный, получивший на ферме порцию овса обычной лошади, ржал, вскидывал голову и двигал ушами — наподобие телеграфа; все это обещало нам на обратном пути беседу не менее оживленную, чем по пути сюда.

В ту минуту как появился Ненасытный, охота была удачной, и мы решили, что повозка последует за нами, а позже мы в нее сядем.

Впрочем, мы считали, что это хороший способ успокоить возбужденного Ненасытного — заставить его проделать в качестве вступления к поездке в Компьень два-три льё по вспаханному полю и по жнивью.

Здесь было еще одно преимущество: каждую убитую штуку дичи мы отнесем в повозку (на следующий день после открытия охотничьего сезона не только ноги становятся несколько ленивыми, но и плечи).

К несчастью, наши предположения насчет Ненасытного не осуществились: вспаханная земля и жнивье его успокаивали, но ружейные выстрелы выводили из себя.

При каждом выстреле нашему носильщику приходилось выдержать бой с конем.

В два часа мы всех созвали.

На этот раз Альфред явился.

Альфред знал, что, если его в последнюю минуту не окажется на месте, ему придется проделать пешком четыре льё, а он, готовый проделать четыре и даже восемь льё полем напрямик, совершенно не горел желанием идти по дороге.

Повозка ждала нас у леса.

Мы расположились в ней следующим образом: Маке с Альфредом на задней скамейке, мы с Александром — на передней.

Медор, уже немолодой пес, имеющий право на уважение своих сородичей и даже хозяев, скромно и бесшумно проскользнул нам под ноги.

Было ясно, что ему хочется только одного: остаться незамеченным.

Его заметили, но лишь для того, чтобы похвалить за скромность.

Причард же, которого Альфред осыпал насмешками и обозвал ученой собачкой, выслушав угрозу, что следующую охоту ему, Причарду, придется открыть одетым в пальто, вроде того, в каком является в «Бродячих акробатах» Бильбоке — Одри, — Причард же, напротив, и не думал разделить с нами удобства повозки и пустился бежать по дороге в Компьень, подняв хвост и, казалось, совершенно забыв о тех, по меньшей мере, двух сотнях льё, что он проделал со вчерашнего дня.

Я хотел взять вожжи, но Александр заметил мне, что он ближе к Ипполиту по возрасту и потому править следует ему.

Меня это не слишком убедило, и все же с обычной своей беспечностью я уступил ему.

Впрочем, Александр, самый молодой из нас, больше всех был заинтересован в том, чтобы не быть убитым.

Довод плохой, но кажущийся правдоподобным.

Я так часто довольствуюсь дурными доводами, что удовольствовался и этим, который был не хуже прочих.

Мы выехали.

Все наши расчеты, связанные с Ненасытным, вспаханным полем и жнивьем, оказались совершенно ошибочными.

Препятствия, вместо того чтобы обуздать Ненасытного, лишь рассердили его: оказавшись на гладкой дороге, он понесся быстрее ветра.

— Хорошо! — сказал ему Александр и бросил поводья.

Дорога шла в гору.

Пробежав сотню шагов, Ненасытный понял, что поступает глупо, и успокоился.

Мы подумали, что он устал.

Но это оказалось притворством.

Ненасытный искал случая получше отомстить нам.

Вскоре такой случай ему представился.

Мы продолжали свой путь, болтая об охоте, и внезапно перед нами оказался довольно крутой склон.

На этом месте слева от нас уступами поднимался лес, справа был овраг примерно пятидесяти футов глубиной.

Дорожные службы проявили удивительную заботу о путниках и поставили тумбы через каждые десять шагов, вроде парапета вдоль оврага; но ничто не помешало бы повозкам, коням и пешеходам свалиться вниз в промежутках между тумбами.

С другой стороны дороги через каждые десять шагов были сложены кучи камней в виде вытянутых конусов.

Ненасытный бросил взгляд влево, взгляд вправо, взгляд перед собой.

Перед ним был спуск, слева — кучи камней, справа — овраг.

Место показалось ему удобным, а обстоятельства — благоприятными.

Он внезапно сменил рысь на галоп.

Александр вцепился в поводья, но Ненасытный помчался еще быстрее.

В его намерениях нельзя было усомниться, особенно мне, сидевшему на передней скамейке.

Тогда между мною и Александром произошел следующий разговор вполголоса:

— Скажи-ка…

— Что?

— Мне кажется, Ненасытный понес.

— Так и есть.

— Сдержи его.

— Не могу.

— Как не можешь?