— Силиас Уильямс? — спросил я.
— Да?
Я снес топором его голову.
Голова покатилась по полу, сверкая глазами, черными, как полированные туфли. Я не имел ни малейшего понятия — в чем его преступления, это меня не беспокоило. Сегодня стало на одного вампира меньше, чем вчера, вот и все. Самое удивительное, что благодарить за это приходилось другого вампира. Однако, как говорится в старинной пословице, враг моего врага — мой друг.
В течение следующих трех лет в Литтл Пайджен Крик пришло пятнадцать писем, в каждом было только имя, место жительства и безошибочно узнаваемое Г.
Бывало, приходило два письма в месяц. Бывало, за три месяца не приходило ни одного. В независимости от времени года, я, как только появлялось свободное время, отправлялся на дело. После каждой вылазки я получал новые знания. Развитие навыков и усовершенствование оружия. Некоторые проходили легко, как обезглавливание Силиаса Уильямса. В другой же раз их приходилось ждать часами, либо они сами выдавали себя за жертву — и тогда на подготовку к отражению атаки оставались мгновения. Одни жили менее, чем в дне пути. За другими приходилось ехать в Форт Уэйн и Нэшвилл.
В независимости от дальности путешествия, он всегда имел при себе несколько предметов.
При себе я всегда имел немного провизии, сковороду и котелок. Все это держал под плащом, у которого стараниями одной хорошо оплачиваемой швеи были удалены внутренние карманы, а вместо них вшиты вставки из грубой кожи. Внутри, на подвязке крепился топор, отточенный до такой степени, что я брил им усы. К своему
Рис. 12. Эйб среди своих жертв-вампиров на картине «ЮНЫЙ ОХОТНИК» Диего Свэнсона (холст, масло, 1913).
небольшому арсеналу я также добавил арбалет, изготовленный собственноручно по рисункам из «Оружия Таборитов». Всякий раз, как выдавалась свободная минута, я практиковался в стрельбе, однако, ввиду неопытности, пока еще опасался пускать в ход.
Охота на вампиров прекрасно утоляла жажду мести, но не утоляла нехватку денег. Как и всякий молодой человек, Эйб мог рассчитывать на финансовую помощь от семьи. По обычаю того времени, он получал стабильное содержание от отца — до достижения двадцати одного года. Можно представить, как его не устраивало подобное положение дел.
Получать жалование от такого человека! Неспособного оценить чужой труд. Работать на того, кто так ленив. Эгоистичен и труслив. Тяжкая кабала.
Эйб охотно брался за любую работу, была ли то вырубка деревьев, транспортировка зерна или переправа ожидающих у берегов Огайо парома пассажиров на самодельной шаланде{8}. В начале мая 1828-го Эйб все еще не находил себе места после смерти сестры, и поиском работы занялся исключительно для разнообразия, из жажды перемен. Одна такая перемена определила всю его жизнь.
У Джеймса Гентри была самая большая и прибыльная ферма в Литтл Пайджен Крик. Он был знаком с Томасом Линкольном почти десять лет и отличался от него во всем. Эйб всегда смотрел на него с уважением. В свою очередь, и Джентри примечал высокого, трудолюбивого и скромного парня Линкольна. Его собственный сын, Аллен, был на несколько лет старше Эйба, но не такой самостоятельный и зрелый. Оборотистый фермер хотел расширить свое влияние (и прибыль) за счет продажи кукурузы и мяса в нижнем течении Миссисипи, столице шерсти и сахара, где прочие товары были в большой цене.
Мистер Джентри предложил мне вместе с Алленом управлять флэтботом, идущим вниз по реке — останавливаясь на каждом причале, где торговать кукурузу, свинину и прочее. За это он обещал восемь долларов в месяц, а также оплату дороги из Нового Орлеана домой.
Эйб взялся бы за эту работу бесплатно. За возможность уехать. Попутешествовать.
Используя топор (и плотницкие навыки, которые, будем откровенны, приобрел именно от отца) он построил сорокачетырехфутовый флэтбот из зеленого дуба, собственноручно вырезав каждую доску и прикрепив их к раме деревянными шкантами. Навес он выстроил посредине палубы, просторный и высокий, чтобы стоять в полный рост и не стукаться головой. Внутри стояло две кровати, маленькая печь, лампа, по бокам вырезано четыре окна, которые могли быть закрыты «на случай нападения». В завершение работы он проконопатил швы{9} и приладил рулевое весло{10}.
Без лишней скромности должен сказать, что получилось недурно, учитывая, что раньше я ничего подобного не строил. Даже когда мы загрузили в нее десять тонн товара, она просела не более, чем на два фута.
Аллен и Эйб спустили свой флэтбот на воду 23 мая. Им предстояло путешествие больше, чем в тысячу миль. Для Эйба это была первая возможность увидеть Юг.
Мы сражались с ветром и течением, и при этом во все глаз следили за рекой. Множество раз мы были вынуждены снимать наше судно с мели, а затем чистить его у берега на мелководье. Мы набивали животы кукурузой и мясом, а одежду, когда она становилась колом, стирали прямо в реке. Так продолжалось несколько недель. Иногда мы покрывали шестьдесят миль за день, иногда — меньше тридцати.
Молодые люди приходили в неистовое возбуждение, когда им попадались пароходы, чудесные, сверкающими колесами, бурлящие и разбрасывающие воду, идя против течения. Волнение появлялось вместе с первым дымом на горизонте, а, когда они проходили мимо, наступал восторг, они кричали, махали пассажирам, экипажу и обслуге.
Шум двигателей и воды. Черный дым из трубы и белый пар из свистка. Судно, которое может доставить человека из Нового Орлеана в Луисвилль за двадцать пять дней. Где же предел человеческой изобретательности?
Возбуждение проходило, и следующие несколько миль они не могли даже разговаривать.
Это было такое упоение, какое я больше не знал с тех пор. Словно нас двое осталось на всей земле — и все вокруг наше. Я удивлялся, почему создатель, задумавший такую красоту, поселил в ней столько зла. Столько горя. Почему было не оставить все так, нетронутым. И удивляюсь до сих пор.
Когда солнце приближалось к закату, Аллен и Эйб начинали искать место для якоря — город, если возможно. Однажды вечером, пройдя мимо Батон Руж, Линкольн и Джентри причалили к плантациям Дюшена, где и привязали флэтбот к дереву. Управившись, молодые люди приготовили ужин, проверили прочность веревки и расположились на ночлег. Они читали, потом разговаривали, пока глаза не стали
