противобольшевистской борьбы, на организацию и состояние противобольшевистских сил. 3. Поддержать и всячески поощрять настроение отряда.
По железной дороге мы доехали до станции Песчанокопской, а оттуда на автомобиле до села Медвежье и в село Ладожская Балка, где должен был находиться в то время отряд Шкуро.
К вечеру мы подъехали к селу Ладожская Балка. Шкуро с нами не поехал, а выехал в Кавказскую, только что занятую дивизией генерала Боровского.
За селением, расположив повозки несколькими рядами, сконцентрировав их, стояли табором шкуринцы, как в былые времена запорожцы. Штаб отряда помещался в этом богатом селе у зажиточного купца. Начальником штаба отряда был полковник Слащов (тогда он имел псевдоним «полковник Яшин» от своего имени Яков), и несколько офицеров составляли весь этот штаб. Они встретили нас с интересом, но осторожно: кто мы и зачем приехали-пожаловали?
Пока мы принимались за предложенную нам чашку чая, Слащов удалился с есаулом Мельниковым, возвратившимся от Шкуро с нами, для заслушивания его доклада.
Возвратясь, Слащов спокойно, деловито возобновляет разговор на тему: как организована Кубанская войсковая власть, какие взаимоотношения с командованием Добровольческой армии и пр. Он тут же дает краткую информацию о своем отряде.
Отряд, почти весь без исключения, состоит из кубанских казаков. Он переносит много невзгод, но бодрости не теряет. Все у Слащова складно и деловито. Он офицер Генерального штаба, выпуска из академии 1912 г.
Генералу Уварову, который прибыл с нами, в меру обнаружил уважение, но дал ясно понять, что в отряде, впредь до возвращения полковника Шкуро, он, полковник Слащов, есть главный начальник отряда и полномочия генерала Уварова, как назначенного губернатором, начнутся с занятием главного города губернии — Ставрополя. Нам же он, Слащов, обещал свое содействие по взаимному ознакомлению с казаками, когда все будем в Ставрополе. А пока что — сделаем остальную часть похода совместно.
От начальника отряда, полковника Шкуро, оказывается, Слащов получил директиву, доставленную сюда вместе с нами через есаула Мельникова: «Немедленно двинуться и взять Ставрополь».
Часов в 6 вечера был отдан приказ о наступлении, и часам к 8 подводы вытянулись в длинную ленту до следующей перепряжки. Ночной привал делали в попутном селе, кажется, Птичье. Весь штаб и мы — все спали в одной комнате, на полу. Постепенно знакомились с людьми отряда.
С рассветом двинулись дальше. Спустились в открытую и ровную низину. Весь отряд перед глазами. С нами, со штабом, идут главные силы. В сторону от нас, с полверсты, гарцует сотни полторы казаков бригады подъесаула Солоцкого. Сил, вообще говоря, немного, но отдельные части отрдца носят громкие названия: бригада, полки и так далее. В отряде не было ни одной пушки, но все же одиноко трусился на лошади полковник Сейделер, именуемый «начальником артиллерии».
Главные силы, пластуны, на подводах, конница на лошадях. Собственно говоря, точного распределения казаков на пластунов и конницу не было. Достав лошадь, казак с удовольствием садился в седло, предпочитая быть в коннице. А в общем — как казаки выехали из дома, так и ездят теперь по степям Ставрополья на собственных лошадях и в собственном одеянии. Тот, кто сумел отбить у большевиков винтовку, был счастлив. У некоторых казаков были лишь берданки или охотничьи ружья.
В общей сложности боевых сил было:
1. Бригада пластунов, около 1000 казаков и
2. Дивизия конницы, около 2000–2500 человек.
Неподалеку гарцевал на недурной лошади всадник. Грязная-грязная рубаха, разорванная сверху донизу и связанная внизу узлом. Изодранные шаровары. На босу ногу чевяки.
Все вооружение у него — сбоку шашка. В прорехи просвечивает голое тело — грязное, обветрившееся. Лицо загорелое. Как из меди вылитый человек.
Другой — это сотник Брянцев. По общим отзывам — очень хороший офицер. Сейчас его внешность — типичная для крачаевцев: конусообразная бурая войлочная шляпа; черкеска вся в заплатах; на ногах самодельные, из сырой кожи чевяки — постолы без подошв. И это — обыкновенная картина всех.
Подходим к большому селу Московскому. Движемся поза околицей. В сторону дворов высылается лава комендантской сотни. Никому не позволяется входить в село. Когда приходим на церковную площадь и располагаемся табором, Слащов направляется к сельским властям с просьбой — доставить продовольствия его отряду на время привала. Власти выполняют эту просьбу, и все выходит, как говорят, чинно и благородно. Такой порядок произвел на нас благоприятное впечатление.
С именем Шкуро связано очень много рассказов о легкомысленном отношении к чужой собственности не только близких к нему людей, но даже и его самого. Не могу утверждать, было это или нет, в особенности потом, в зените его славы, но в описываемый момент мое впечатление вполне благоприятно, как в отношении руководства отрядом, так и в отношении его рядовой массы. Сильно бедствовали сами, но населения не обижали.
Шкуро, отправляясь в Тихорецкую, послал красным комиссарам Ставрополя ультиматум: «очистить город, иначе он подвергнет его бомбардировке тяжелой артиллерией», которой у него не было, даже и горной. Угроза была сплошной «партизанщиной», но она была сделана и были назначены сроки, когда должно быть произведено очищение города от красных войск. Эти сроки приблизились, и теперь отряд шел занимать город. Когда солнце склонялось к западу, мы двинулись из селения Московского по направлению к Ставрополю. Комиссары испугались «тени партизан»… В лунный вечер, в ночь на 8 июля 1918 г., мы приблизились к Ставрополю и остановились на господствующей над городом возвышенности. Мы оказались более счастливыми, чем Наполеон на Поклонной горе под Москвою в 1812 г. Здесь нас уже поджидала депутация от города. Полковник Слащов, действовавший именем Шкуро, принял представителей, поблагодарил их и предложил всем им возвратиться к пославшему их населению и оставаться спокойными. Здесь губернатор, генерал Уваров, выступил на сцену и в автомобиле с небольшой охраной отправился в город принимать приветствия восторженного населения.
На странные умозаключения приводят явления Гражданской войны. Существует очень распространенное мнение о так называемом «обаянии личности отдельных людей».
В Гражданской войне приходилось наблюдать особый «гипноз имени», и этим часто хочется объяснять особую удачливость отдельных носителей его.
К таким именам нужно отнести и имя Андрея Григорьевича Шкуро. Как будто не зря он занимался с такой настойчивостью звуковой стороной своей фамилии — Шкура… Шкуранский… Шкуро…
При начале знакомства со Шкуро вам прежде всего бросается в глаза его миниатюрность, подвижность, непосредственность и, говоря правду, незначительность внешняя. Между тем заочно, при часто повторяемом имени, у вас создается представление о строгом карателе противника, неумолимом мстителе за обиду, жестоком и беспощадном преследователе — партизане Шкуро.
Я не берусь утверждать, что все, что я сейчас приведу, абсолютно верно, но в штабе Шкуро утверждали, отнюдь без желания поставить это себе или своему вождю в заслугу, следующее: за весь довольно длинный и обильный всяческими осложнениями поход отряда Шкуро по Ставропольской губернии и северной части Кубани только один раз назначенный военно-полевой суд приговорил подсудимого к высшей мере наказания — к смертной казни. И это был комиссар Петров, бывший местный штабс-капитан, прославившийся жестокостью.
Он бежал из Ставрополя на автомобиле, с деньгами и пулеметами. В селе Кугульта его и четырех его спутников захватила авангардная сотня. Был назначен суд, председателем коего был офицер отряда, юрист по образованию, а членами — выборные казаки-старики от каждого полка. Этот суд приговорил Петрова и всех, кто был с ним, к смертной казни. Считая, что такое наказание по отношению к спутникам Петрова слишком сурово, Шкуро приговор не утвердил, а перенес дело на решение всего отряда. И вообще — как подписать смертный приговор? На каком основании? Громада отряда здесь — Верховная власть. Пусть она и решает.
Сначала Шкуро удалось доказать невинность бывшего при Петрове шофера и его помощника, и их отпустили на все четыре стороны. По отношению к остальным трем подсудимым из рядов отряда слышались
