видел, что планы его рушились.

Но не все еще было потеряно. Нашлись умные головы, которые понимали это: то были проницательный, старый воин Клинч и хитрые Ринггольды. Они подошли к агенту и посоветовали ему прибегнуть к иной тактике.

— Дайте индейцам время подумать, — предложили они. — Назначьте еще одно совещание на завтра. Пусть вожди тайно соберутся и обсудят все дела между собой, а не так, как сейчас, в присутствии всего племени. После более спокойного обсуждения они, не опасаясь воинов, может быть, и примут иное решение. Особенно теперь, когда они знают, что их ждет.

— А может быть, — добавил Аренс Ринггольд, который, при всех своих отрицательных качествах, обладал способностями ловкого дипломата, — враждебные нам вожди и не останутся на завтрашнее совещание. Но вам ведь и не нужны все подписи!

— Правильно, — сказал агент, ухватившись за эту мысль.

— Правильно. Так и следует поступить.

После этого краткого заключения он снова обратился к совету вождей.

— Братья! — заговорил он прежним льстивым тоном. — Ибо, как сказал храбрый Холата, все мы братья. Зачем же нам ссориться и расставаться врагами? Ваш Великий Отец огорчится, узнав, что мы так расстались. Я вовсе не хочу, чтобы вы поспешно решали этот важнейший вопрос. Вернитесь в свои палатки, соберите собственный совет и обсудите дело между собой, свободно и дружелюбно. Давайте снова встретимся завтра

— один лишний день для обеих сторон ничего не значит. Тогда вы мне и сообщите ваше решение, а пока мы останемся друзьями и братьями!

На это предложение некоторые из вождей ответили, что это «хорошие слова» и что они согласны. Затем все начали расходиться. Однако я заметил, что единодушия у них не было. Согласились главным образом вожди из партии Оматлы. Патриоты же во всеуслышание заявляли, что они уйдут и больше не вернутся.

За офицерским столом во время обеда я узнал много нового. Когда льется вино, языки развязываются, а под влиянием шампанского самый благоразумный человек превращается в болтуна.

Агент не скрывал ни собственных планов, ни намерений президента. Впрочем, большинство уже догадывались о них.

Неудачи сегодняшнего дня несколько омрачали его настроение. Больше всего агента огорчала мысль, что померкнет его слава дипломата. Прослыть искусным дипломатом — вот чего страстно домогаются все агенты правительства Соединенных Штатов! Кроме того, агент был уязвлен пренебрежительным отношением к нему Оцеолы и других вождей. Ибо хладнокровные, сдержанные индейцы презирают вспыльчивых и необдуманно действующих людей, а он как раз и проявил эти качества на сегодняшнем совете и дал индейцам повод презирать его за эту слабость. Он чувствовал себя побежденным, униженным, и в груди у него кипела ненависть ко всем краснокожим. Но он льстил себя надеждой, что завтра заставит их почувствовать силу своего гнева. Он покажет им, что может быть твердым и смелым даже в порыве ярости. Все это он заявил нам хвастливым тоном, когда вино подняло его настроение и он развеселился.

Что касается офицеров, то они мало интересовались подробностями этого дела и почти не принимали участия в обсуждении. В своих догадках они касались только возможности вооруженного столкновения. Будет или не будет война? Этот вопрос вызывал жгучий интерес у рыцарей меча. Я слышал, как многие хвалились нашим превосходством, пытаясь при этом умалить мужество и храбрость своего будущего противника. Им возражали ветераны войн с индейцами, но их было мало за нашим столом.

Нечего и говорить, что предметом оживленных споров являлся и сам Оцеола. Мнения, высказанные о молодом вожде, были столь же противоположны, как порок и добродетель. Некоторые называли его «благородным дикарем», но большинство держались другого взгляда, что меня удивило. Слышались такие эпитеты, как «пьяный дикарь», «вор», «обманщик».

Я рассердился, ибо не мог поверить этим обвинениям. Тем более что многие из тех, кто обвинял Оцеолу, сравнительно недавно прибыли в наши края. Они-то уж, во всяком случае, не могли знать прошлое человека, которого так чернили.

Ринггольды, конечно, присоединились к клеветникам. Они хорошо знали молодого вождя, но я понял их тайные побуждения. Я чувствовал, что должен сказать что-нибудь в защиту того, о ком шел разговор, по двум причинам: во-первых, его здесь не было, а во-вторых, он спас мне жизнь. Несмотря на то, что за столом собралось высокопоставленное общество, я не в силах был промолчать.

— Господа! — начал я достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие. — Есть ли у вас какие-нибудь доказательства, которые подтвердили бы справедливость ваших обвинений против Оцеолы?

Наступило неловкое молчание. Доказать, что Оцеола занимался пьянством, кражей скота и обманом, никто не мог.

— Ara! — наконец воскликнул Аренс Ринггольд своим резким, скрипучим голосом. — Значит, вы, лейтенант Рэндольф, защищаете его?

— Пока вы не приведете мне более веских доказательств, чем голословное утверждение, что он недостоин защиты, я буду стоять за него.

— Их нетрудно найти! — крикнул один из офицеров. — Всем известно, что он занимается кражей скота.

— Вы заблуждаетесь, — возразил я самоуверенному оратору.

— Мне, например, об этом ничего не известно. А вам?

— Да нет, я лично, признаюсь, тоже этого не наблюдал, — ответил офицер, несколько сконфуженный моим внезапным допросом.

— Если уж речь зашла о краже скота, господа, то я могу рассказать вам забавный случай, имеющий непосредственное отношение к теме нашего разговора. Если разрешите, я расскажу вам.

— О, конечно, безусловно мы готовы послушать!

Я кратко изложил эпизод с кражей скота адвоката Грабба, опустив, конечно, все имена.

Мой рассказ вызвал некоторую сенсацию. Я видел, что он произвел впечатление на генерала; агент же был явно раздражен. Я чувствовал, что его гораздо больше устроило бы, если бы я держал язык за зубами.

Самое большое впечатление мой рассказ произвел на Ринггольдов — отца и сына. Оба побледнели и встревожились. Кроме меня, пожалуй, никто не заметил этого, но мне стало ясно, что они знают больше, чем я.

Затем все начали говорить о том, сколько беглых негров может скрываться между индейцами и может ли их помощь оказаться существенной в случае вооруженного столкновения. Это был серьезный вопрос. Все знали, что в резервации обосновалось много негров и мулатов: одни в качестве земледельцев, другие в качестве скотоводов. Немало их бродило по саваннам и лесам с винтовкой в руке, целиком отдавшись настоящей жизни вольного индейского охотника. Были высказаны различные мнения: одни предполагали, что их наберется около пятисот человек, а другие считали, что не меньше тысячи. Негры все до единого человека будут против нас — с этим все согласились единодушно. Здесь не могло быть двух мнений!

Некоторые считали, что негры будут драться плохо, другие

— что храбро. Последнее предположение было гораздо ближе к истине. Все соглашались, что негры окажут большую помощь противнику и доставят нам уйму хлопот. А некоторые даже утверждали, что мы должны больше опасаться «беглецов» черных, чем красных. Это был своеобразный каламбурnote 44.

Не могло быть сомнений, что в предстоящей борьбе негры возьмутся за оружие и что они будут решительно действовать против нас. Знание «обычаев» белых делало их опасными противниками. Кроме того, негры не трусы, им часто представлялся случай доказать свою храбрость. Поставьте негра лицом к лицу с настоящим врагом — из плоти, кости и крови, вооруженным винтовкой и штыком, — и он не будет увиливать от опасности. Другое дело, если враг бестелесный и принадлежит к миру злого бога Обеа. В душе необразованных детей Африки очень сильны суеверия. Они живут в мире призраков, вампиров и домовых, и