ее просто до слез. Очень симпатичная женщина. Спиртное приносит больше бед, чем все остальные пороки, вместе взятые. Проклинаю день, когда оно было изобретено. Прилагаю небольшой чек — купи себе что-нибудь. Одному богу известно, к чему мы идем. Твой любящий отец У. О Гант». Она тщательно сберегала все его письма — крупными готическими каракулями написанные его правой искалеченной рукой на толстой глянцевитой бумаге, которой он пользовался для деловой переписки. А тем временем во Флориде Элиза рыскала по побережью: задумчиво оглядела захолустный городок Майами, нашла, что цены в Палм-Бич слишком высоки, а участки в Дайтоне слишком дороги, и в конце концов повернула в глубь материка, в Орландо, где, окруженные цепью озер и цитрусовыми деревьями, ее приближения ожидали Пентленды — Петт с холодной жаждой боя на лице, Уилл с нервической подергивающейся гримасой, тупым лезвием соскребывая с ладони шелушащиеся хлопья экземы.

XXIV

Толстыми намеленными пальцами Джон Дорси задумчиво массировал свой торс от чресел до подбородка.

— Ну-с, посмотрим,— проржал он с рассчитанной медлительностью,— что он говорит об этом.

Он порылся в своих заметках.

Том Дэвис отвернул покрасневшие щеки к окну, и из его стиснутых губ брызнул тихий смешок.

Гай Доук невозмутимо смотрел на Юджина, поглаживая двумя раздвинутыми пальцами серьезное бледное лицо.

— Entgegen,— сказал Юджин тонким прерывистым голосом,— следует за своим дополнением.

Джон Дорси неуверенно засмеялся и покачал головой, все еще роясь в заметках.

— Я в этом не убежден,— сказал он.

Их буйный хохот рванулся вперед, как спущенные со сворки гончие. Том Дэвис рывком упал лицом в парту. Джон Дорси поднял голову и неуверенно присоединил к их веселью свой рассеянный пронзительный смех.

Время от времени они почти насильно понемножку обучали его немецкому языку, относительно которого он пребывал в безмятежном неведении. Эти уроки стали для них каждодневной приманкой — они занимались с сумасшедшим усердием, убыстряя и полируя свои переводы, чтобы насладиться его растерянностью. Иногда вполне сознательно они подсаливали свои страницы правдоподобными вставками, не имевшими ничего общего с оригиналом, а иногда вставляли нелепейшие фразы, а потом, ликуя, ждали, чтобы он осторожно объяснил слово, которого вообще не существовало.

«Медленно лунный свет полз по креслу, в котором сидел старик, поднимаясь по его коленям, его груди, и наконец…— Гай Доук лукаво покосился на своего наставника,— поставил ему хорошего фонаря под глазом».

Не-е-ет,— сказал Джон Дорси, потирая подбородок,— не совсем так. «Ударил ему прямо в глаза», на мой взгляд, передает это идиоматическое выражение

несколько лучше.

Том Дэвис спрятал взрыв странных булькающих звуков в парту и замер в ожидании обычного классического маневра. Маневр этот последовал незамедлительно.

— Посмотрим, — сказал Джои Дорси, листая страницы,— что он говорит об этом.

Гай Доук быстро нацарапал пару строк на смятом листке и бросил его на парту Юджина. Юджин прочел:

Gebe mir Papier etwas*, А не то получишь в глаз. Он вырвал из тетрадки глянцевитый двойной листок и написал в ответ: «Du bist wie eine du — рень»**. Они читали слащавые историйки, исторгающие тяжелые немецкие всхлипы: «Immensee», «Hoher als die Kirche», «Die Zerbrochene Krug»***. А потом пришла очередь «Вильгельма Телля». Чудесный размер песни, открывающей действие, неземной песни сирены, манящей юного рыбака, преследовал их, как волшебная музыка. Перегруженная мелодраматичность некоторых сцен не казалась им избитой — сцены стрельбы по яблоку и спасения в лодке их захватили. Остальное же было, как они со скукой признавали, Великой Литературой. Мистер Шиллер, убедились они, подобно Патрику Генри, Джорджу Вашингтону и Полю Ревиру, благоговейно почитал прелести Свободы. Его закаленный швейцарец тяжеловесно прыгал с утеса на утес, взывая к ней в многословных речах.

— Горы,— заметил Джон Дорси, которого в минуту озарения коснулся гений этих мест,— издавна считались оплотом Свободы.

Юджин повернул лицо в сторону западных хребтов. Он услышал — далеко-далеко гудок и дальний гром на рельсах.

Во время этого отсутствия Элизы он жил в одной комнате с Гаем Доуком.

Гай Доук был на пять лет старше него. Он родился в Ньюарке, в штате Нью-Джерси — он гнусавил и был энергичен, как янки. Его мать, содержательница пансиона, приехала в Алтамонт за два года до этого, чтобы поправить здоровье — у нее был туберкулез,— и часть зимы она проводила во Флориде.

Гай Доук был среднего роста, с ловко сбитой фигурой, черными волосами, блестящими темными глазами и бледным, очень гладким лицом, которое, по мнению Юджин, чем-то напоминало рыбье брюхо. Из-за толстого подбородка нижняя часть его лица, к сожалению, казалась крупнее верхней. Он одевался со щеголеватой аккуратностью. Люди называли его красивым мальчиком.

Он ни с кем не сдружился. Ученикам Леонарда этот янки был намного более чужим, чем богатый кубинский мальчик Мануэль Кевадо, чей сочный темный смех и ломаная речь посвящались только девушкам. Мануэль принадлежал к более богатому Югу, но им он был понятен.

Гай Доук был лишен их полнокровия, их добродушной буйности. Он никогда громко не хохотал. Он обладал острым, ясным, неглубоким, окостенело-догматичным умом. Его товарищи были скверные южные романтики, он был поддельный реалист-янки. Таким образом, разными путями они достигали единой цели — суеверной предубежденности. Гай Доук уже затвердел в изложнице инфантильного цинизма американцев, живущих в больших городах. Иногда он возился с другими ребятами, но всегда в классической манере горожанина, дурачащегося с неотесанными деревенскими парнями. Он был благоразумен. Превыше всего он был благоразумен. Он чувствовал, что безопаснее исходить из того, что Правда всегда на эшафоте, а Кривда вечно на престоле. Избиение младенцев не приводило его в гнетущее уныние — наоборот, это зрелище доставляло ему немало горького удовольствия.

В остальном Гай Доук был очень симпатичным юношей— неглупый, упрямый, нетопкий и удовлетворенный своим остроумием. Они жили в доме Леонарда на первом этаже; по вечерам возле ревущего огня они внимательно прислушивались к великому грому деревьев и к крадущимся поскрипывающим шагам директора, когда, осторожно спустившись по лестнице, он останавливался у их двери. Они ели за одним столом с Маргарет, Джоном Дорси, мисс Эми, двумя детьми (Джоном Дорси- младшим, девяти лет, и Маргарет — пяти) и двумя теннессийскими племянниками Леонарда: Тайсоном Леонардом, восемнадцатилетним хитрым и грубым парнем с лицом хорька, и Дерком Барнардом, высоким стройным мальчиком семнадцати лет, с шишковатым лицом, веселыми карими глазами и вспыльчивым характером. За столом они поддерживали тайное общение с помощью многозначительных гримас и незаметных движений — пока Джон Дорси читал молитву, в соседа исподтишка вонзалась вилка, он хрюкал, и они задыхались от сдержанного смеха. По ночам они вызывали друг друга стуком в пол или в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату