энергией, достоинством и элегантностью.

– А как поживают девочки, Элизабет? — спросил он добродушно.

Ее лицо стало грустным. Она начала снимать перчатки.

— Поэтому я к вам и зашла,—сказала она.—На прошлой неделе я потеряла одну из них.

Да, — сказал Гант печально.— Мне было очень грустно об этом услышать.

Лучшей девушки у меня никогда не было,— сказала Элизабет.— Я бы все на свете для нее сделала. Мы сделали все, что могли,— добавила она.— Тут мне не в чем себя упрекнуть. При ней все время был врач и две опытные сиделки.

Она открыла черную кожаную сумочку, сунула в нее перчатки, достала маленький носовой платок с голубой каемкой и начала тихонько плакать.

— Ох-хо-хо-хо,— сказал Гант, покачивая головой.— Жаль, жаль, жаль. Пойдем в мою контору,— добавил он.

Войдя туда, они сели. Элизабет вытерла глаза.

А как ее звали? — спросил он.

Мы ее звали Лили. Ее полное имя было Лилиан Рид.

Да я же ее знал! — воскликнул он.— Я с ней разговаривал недели дне назад, не больше.

Да,— сказала Элизабет.— Она умерла скоропостижно— одно кровотечение за другим вот отсюда,— она провела рукой по низу живота.— До прошлой среды никто и не знал, что она больна. А в пятницу ее уже не стало,— она опять заплакала.

Тц-тц-тц-тц,—сказал он сочувственно.—Жаль, жаль. И какая была красотка!

Я бы не могла любить ее больше, мистер Гант,— сказала Элизабет,— даже будь она моей родной дочерью.

— А сколько ей было лет? — спросил он.

Двадцать два года,— сказала Элизабет, снова начиная плакать.

Какая жалость! Какая жалость! — согласился он.— А родные у нее есть?

Никого, кто хоть палец о палец для нее ударил бы,— сказала Элизабет.— Ее мать умерла, когда ей было тринадцать лет — она здешняя, из Битри-Форк… А ее

отец,— продолжала она негодующе,— старый подлый скупердяй: он в жизни ничего не сделал ни для нее, ни для кого другого. Он даже на ее похоронах не был.

Ну, кары ему не избежать,— сказал Гант туманно.

На небе есть бог,— согласилась Элизабет,— и он свое в аду получит. Старый негодяй! — продолжала она с добродетельным негодованием, — Чтоб он сдох!

– Можешь не сомневаться,— сказал он угрюмо.— Так и будет. О господи! — Он помолчал, покачивая головой с медлительным сожалением.

— Грустно, грустно, — бормотал он.— Такая молоденькая.— Он испытал мгновение торжества, которое испытывают все люди, услышав о чьей-то смерти. И минуту жуткого страха. Шестьдесят четыре.

— Я не могла бы любить ее больше,— сказала Элизабет,— даже будь она мне родная. Такая молоденькая— вся жизнь у нее еще была впереди.

Да, очень грустно, как подумаешь,— сказал он.— Богом клянусь, это так.

И она была такой хорошей девушкой, мистер Гант,—сказала Элизабет, тихо плача.— Перед ней открывалось такое блестящее будущее. Куда лучше, чем в свое время передо мной, а я полагаю, вы знаете, чего я достигла,— добавила она скромно.

А как же! — воскликнул он, пораженный неожиданной мыслью.— Ты же богатая женщина, Элизабет. Черт меня побери, если это не так. У тебя по всему городу полно недвижимости.

Ну, этого я бы не сказала,— ответила она.— Но у меня достаточно денег для того, чтобы жить, не работая. Всю жизнь мне приходилось работать без отдыха. С этих пор я собираюсь сидеть сложа руки.

Она поглядела на него с застенчивой радостной улыбкой и маленькой энергичной рукой поправила прядь пышных волос. Гант внимательно осмотрел ее, любуясь тем, как строгий костюм облегает ее не стиснутые корсетом упругие бедра, как изящно сужаются ее красивые ноги к маленьким ступням, обутым в аккуратные коричневые туфельки. Она была крепкой, сильной, чистой и элегантной — от нее веяло легким ароматом сирени. Он поглядел на ее бесхитростные прозрачно-серые глаза и увидел, что она — настоящая светская дама.

Черт побери, Элизабет,— сказал он.— Ты красивая женщина.

У меня была хорошая жизнь,— сказала она.— Я следила за собой.

Они всегда знали друг о друге все — с первой же речи. Им не нужны были никакие предлоги, вопросы, ответы. Мир отступил от них в неизмеримую даль. В тишине они слышали пульсирующий плеск фонтана, визгливый сластолюбивый смех на площади. Гант взял со стола альбом образцов и начал листать его глянцевитые страницы. На них были изображены скромные плиты мрамора из Джорджии и гранита из Вермонта.

— Это мне не нужно,— сказала она нетерпеливо.— Я уже выбрала. Я знаю, чего я хочу.

Он с удивлением поднял глаза от альбома.

А что именно?

Того ангела на крыльце.

На лице Ганта отразились удивление и досада. Он пожевал уголок узкой губы. Никто не знал, как он был привязан к этому ангелу. На людях он именовал его «белым слоном». Он проклинал его и говорил, что свалял необыкновенного дурака, когда выписал его. Шесть лет ангел стоял на крыльце под дождем и ветром. Теперь он побурел и был засижен мухами. Но он был из Каррары, из Италии, и изящно держал в одной руке каменную лилию. Другая рука была поднята в благословении; он неуклюже опирался на подушечку одной немощной ступни, и на его глупом белом лице была запечатлена улыбка кроткого каменного идиотизма.

В припадках ярости Ганг иногда адресовал ангелу громовые кульминации своих филиппик.

— Исчадие ада! — вопил он.— Ты разорил меня, лишил последнего куска хлеба, поразил проклятием мои последние годы, а теперь ты и вовсе раздавишь меня, страшное, ужасное и противоестественное чудовище!

Но порой, когда он бывал пьян, он с плачем падал перед ним на колени, называл его Синтией и умолял его возлюбить, простить и благословить своего грешного, но кающегося мальчика. С площади доносился смех.

— В чем дело? — спросила Элизабет.— Вы не хотите его продавать?

— Но он стоит очень дорого, Элизабет,— ответил Гант уклончиво.

— Мне все равно,— ответила она решительно.— Деньги у меня есть. Так сколько?

Он помолчал, думая о том месте, где сейчас стоял ангел. Он знал, что ничем не сумеет закрыть или уничтожить это место—оно оставит в его сердце пустой и бесплодный кратер.

— Ну, хорошо,— сказал он.— Можешь взять его за ту цену, которую я сам за него заплатил. Четыреста двадцать долларов.

Она достала из сумочки толстую пачку банкнот и отдала деньги. Он отодвинул их.

— Нет. Заплатишь после окончания работы, когда он будет установлен. Ты, наверное, хочешь, чтобы была какая-нибудь надпись?

– Да. Вот ее полное имя, возраст, место рождения и остальное,— сказала она, протягивая ему исписанный конверт.— И я хотела бы еще какие-нибудь стихи — что-нибудь, что подходило бы для молодой девушки, которая скончалась так безвременно.

Он вытащил из ячейки бюро растрепанную книжку с надписями и начал перелистывать ее, время от времени читая Элизабет какое-нибудь четверостишье. Но она каждый раз качала головой. Наконец он сказал:

— Ну, а вот это, Элизабет? — и прочел: