позиций. Я все-таки считаю, что Филби не то чтобы предвидел такой скорый уход. Нет. Однако нашел возможным через Филипа Найтли изложить основные итоги собственной жизни в личной интерпретации, донести их в том числе и до английского читателя. Показал смысл всей своей жизни и цели, которых он добивался и добился. Мне кажется, это ему удалось.

Мы придавали достаточно серьезное значение его встрече с Найтли: было важно показать, что люди, с нашей разведкой работавшие, живы, сохраняют свое видение развития ситуации в мире, принципы, позиции. Ким был как раз тем человеком, который в наибольшей степени мог и смог это сделать. Его я квалифицирую для себя аристократом во всех смыслах: аристократом духа, жизненного настроя, интеллекта, отношения к людям, привычек… И, конечно, аристократом в нашей профессии — разведчиком высочайшего полета.

— А потому все достаточно прямые вопросы, которые задавал ему многоопытный Найтли, Филби умело обошел.

— Так ведь, извините, Найтли для него, для Филби, был инструментом, если хотите — каналом доведения нужной Киму информации. Ведь сам Филби и журналист, и разведчик, и крупный руководитель. А насчет интервью припоминаю нечто любопытное. У нас была задача, чтобы Найтли не догадался, где живет Филби. Чему вы удивляетесь? Откуда мы знаем, какие могут быть последствия? У нас-то своя забота и серьезная: обеспечить его безопасность.

— Вы думаете, что даже в центре Москвы, где жил Филби…

— Подход был такой: исключить возможность получения каких бы то ни было конкретных сведений о Филби. Ким жил поблизости от улицы Горького. Но перед тем, как завезти Найтли к нему, мы его долго кружили по городу, чтобы сложилось впечатление, что Филби проживает где-то далеко от центра Москвы. Так и получилось: подвезли, раз и в подъезд, на лифте подняли. Мы даже хотели номер дома убрать… Да, об этом тоже приходилось думать! Хотя, казалось бы, у нас в Москве, в столице…

— Интервью с Найтли — это, конечно, очередная успешная операция Филби. Но ведь говорят, были у него и слабые стороны, тяжелые пристрастия. Или они больше из области мифов?

— Не хочу сравнивать Филби в этом отношении с кем-то другим. У каждого есть свои сильные и слабые стороны. Но уже упомянутый его аристократизм присутствует во всем. Проходит по всей жизни — и по происхождению, и по воспитанию, и по образованию, и по всему тому, что произошло в дальнейшем, в последующей жизни здесь, у нас.

Конечно, о любом публичном человеке, в том числе и о Филби, с позиции недоброжелателей можно писать негативные вещи. Иногда пытаются очернить его, снизить уровень жизненного потенциала. Но я уверен, что это недостойная затея и такие потуги не соответствуют роли Филби и его значению в такой специфической сфере, как деятельность специальных служб. Если вспоминать о давнем периоде, которого я не захватил, то вам придется поговорить с кем-то другим. В моем понимании, пресса — и современная наша, и иностранная — в погоне за сенсационными фактами придает совершенно непропорциональное значение таким привычкам английского джентльмена. Прозвучало недавно высказывание Руфины Ивановны: выпивал два маленьких стаканчика коньяку, наполовину, даже на две трети разбавленного водой. Стаканчика! Разбавленного водой! А идет: выпивал два стакана коньяку, о разбавлении — ничего. Принять пятьдесят граммов за ужином, это что — алкоголизм? Нормальный был мужчина в этом смысле, с моей точки зрения, как английского, так и русского менталитета. В последние же годы не было этого ничего. Тем более Руфина Ивановна…

— …перевоспитала его.

— Да. К тому же стечение обстоятельств: время, возраст. В последние годы жизни Филби, конечно, воспрянул. «Перестройка», действительно подъем и в настроении, и в жизни. У человека в достаточно зрелом возрасте появилась востребованность. Активный период: интервью, подготовка информационных материалов, переиздание книги… Я, кстати, ездил в «Воениздат», обсуждал вопросы, связанные с переизданием его «Тайной войны». Вышла, и большим тиражом — сто тысяч экземпляров.

— Мне бы хотелось, чтобы вы поделились какими-то личными впечатлениями. Вы ведь с ним соприкасались, ездили, сопровождали?

— Не то чтобы соприкасался и ездил. Я бывал у него дома, встречались на работе.

— Знаете, если о работе, то меня очень удивил один пассаж из книги Филби «Я шел своим путем». В 1977 году, выступая перед руководящим составом Первого главного управления, он в какой-то миг ошарашил слушателей, сказав, что проник в штаб-квартиру восьмой по счету спецслужбы. То была, конечно, шутка, однако по залу пронесся гул замешательства. Публика потом быстро разобралась — британский юмор. А я был поражен другим. Филби в Москве с 1963-го, а первый раз в здании разведки лишь четырнадцать лет спустя. Неужели он раньше там не бывал?

— Да, понимаю, о чем вы хотите спросить… Остались еще люди, которые работали с ним много раньше моего. Они в большей степени осведомлены о том периоде жизни, которым он, вероятно, был не полностью удовлетворен.

— Я даже его снимок с Калугиным видел. Тем самым, что теперь в США.

— А почему нет? Калугин был начальником управления, с Филби встречался, как потом встречались и последующие начальники этого же управления. Здесь уже организационная сторона жизни Филби, наша помощь, если хотите, более специфический термин — кураторство. Это совсем не значит, что он кого-то выбирал или для него подбирали сотрудников, обязательно раньше работавших в Англии или по Англии.

— Разве отбирали не по этому, английскому, признаку?

— Нет. Я, например, в Англии был только в рамках обеспечения государственного визита и уже в 2000-е годы. Вообще я «немец» по профилю, если можно так сказать. Никакого прямого отношения к британским делам не имел.

— Почему тогда к Филби отправили все-таки вас? Может, молодой? Или время подошло или как? Рассчитывали, что вы каким-то образом сойдетесь?

— Насчет того, сойдетесь — не сойдетесь, наверное, да, смотрело руководство. Такие моменты тоже учитывались. Но думаю, что здесь все-таки и фактор случайности, стечения обстоятельств. Не такой я уж был молодой, за сорок.

А Киму — за семьдесят пять. Еще раз повторюсь: аристократ во всем, во всех проявлениях, человек, который никогда не демонстрировал, что у него есть проблемы, не требовал повышенного внимания к своей личности. Никогда не просил ничего лично для себя. В то же время такого ничего в Москве не было, чтобы ему надо было стоически переносить какие-то сложности, трудности.

— Вы приходили, он вас встречал сам?

— Я звонил, он открывал дверь: Александр, заходите. По-хозяйски так, гостеприимно приглашал. Провожал в комнату, спрашивал: что будете — чай или кофе? Потом обсуждали тот вопрос, с которым я приходил.

— Это были какие-то оперативные вопросы?

— Как правило, нет. Скорее организационные или житейские. Хотя их он как-то сторонился, больше Руфина Ивановна этим занималась. А у нас — интервью, подготовка и встречи с журналистами: где провести. Со стороны руководства мне не было инструктажа: скажи Филби, чтобы он сделал так-то и так-то. Априори исходили из того, что он сам знает, как хорошо и правильно сделать. Доверялось на его усмотрение. Уже упомянутое интервью Найтли не редактировалось.

— Ким Филби тогда по-прежнему еще работал на разведку?

— Да. Проводил брифинги для сотрудников, отправлявшихся на работу в англоязычные страны. Были группы, человека по три. Он очень серьезно относился к этой работе. Готовился, писал для себя материалы, которые использовал в процессе учебы. Внимательно следил за событиями в мире и особенно в своем регионе. Считал это своим вкладом в подготовку молодых разведчиков.

— Хотя прошло уже столько лет после его приезда в Москву. И сколько поменялось и там, и тут…

— Тем не менее это было если не смыслом жизни, то составляло определенную ее часть — профессиональную. Пусть не часто, но приходили к нему раз в неделю ученики. И давайте вспомним, сколько ему было лет: середина 1980-х — уже за семьдесят. А учеба продолжалась. Ко мне обращались,