— А где папа?

— Он на работе в тюрьме, — отвечает она. — Ты прекрасно это знаешь, Ральф.

Мистер Куни работает охранником в Холмсбургской тюрьме, что в пяти кварталах к востоку от улицы Святого Патрика, недалеко от 1–95 и Дэлавер-ривер. Жить рядом с тюрьмой круто. Время от времени можно наблюдать, как какой-нибудь сбежавший придурок в спортивном костюме и наручниках несется по улице. В Холмсбурге работает куча папаш из окрестностей. Либо надзирателями, либо почтальонами, копами, пожарными, строителями, кровельщиками, водителями грузовиков, газовщиками или электриками. Ни один предок в нашей округе не ходит на работу в галстуке и не возвращается домой чистым. В общем, при такой работе никто не ложится спать голодным, но и ни у кого не водится банковских счетов. Игра называется «от зарплаты до зарплаты».

— Может быть, стоит отпустить почтальона, чтобы он мог дальше разносить почту и поскорее завершил свой почтовый обход.

— Может быть, тебе стоит заниматься своими гребаными делами и не лезть в чужие, а, Ральф? — парирует миссис Куни.

У нее сиськи номер три, она невысокого роста, с короткой стрижкой, негроидными чертами лица, и кожа у нее оливкового цвета. Она ничего, но до Сесилии Тухи ей как до Китая раком.

— Как дела, Генри? — с улыбкой интересуется она.

Она всегда со мной приветлива, поэтому я разговариваю с ней вежливо, не заставляю ее чувствовать себя неловко, но при этом даю понять, что я от нее не в восторге.

— Да так, знаете, — говорю я, — не жалуюсь.

— Мой сын тебя достает? — спрашивает она.

— Нет, мы просто болтаем, обмениваемся рецептами, как водится между подружками.

Она смеется.

— Ладно, если будет доставать — скажешь мне, уж я ему задницу разровняю. Ральф, я иду в дом, чтобы позвонить по телефону и немного посмотреть телевизор. Разрешается?

Ральф ничего ей не отвечает, стоит, заткнувшись и уставившись в землю, только видно, как под кожей желваки ходят. Его мама говорит что-то Фрэнсису Младшему, чего мы не слышим, тот кивает, а затем перелезает через ограду и спрыгивает в сквер, на который торцом выходит дом Куни, чтобы идти дальше на Ав.

— Вы когда окна проделаете в своей хибаре, а то и посмотреться не во что? — спрашиваю я у Джеральда и знай себе причесываюсь, правда без зеркала. Не то чтобы оно мне нужно. Просто с зеркалом удобней.

— Опять ты со своими шуточками, Тухи, — фыркает Ральф. — Ох уж эти Тухи. Все-то они лапочки.

— Да, Ральф, что правда, то правда, — соглашаюсь я, а сам знай себе дальше причесываюсь. В общем-то, по большому счету, мне его жаль. Дом у него не из счастливых.

— Опять ты за свое, — говорит он, — хоть раз заткни свое хлебало.

— Спокойно, Ральф, — осаживает его Джеральд перед тем, как повернуться ко мне. — Генри, ты что делаешь сегодня вечером? В Тэк-парк пойдешь?

— Сомневаюсь, — отвечаю я. — Мы сегодня играем в «Свободу» на улице. А, да, еще Шеймас О’Шоннеси собирается провести семинар по сниманию лифчиков. Я пойду.

— Чего там Шеймас смыслит в лифчиках? — спрашивает Джеральд.

— А ты сам-то в них чего смыслишь? — спрашиваю я в ответ.

Джеральд прочищает горло и показывает на свою машину.

— Тут у меня будут языки пламени.

— А с чего такой интерес, что я делаю вечером? — удивляюсь я. — Мы вроде как не корефаны.

— Иди ты, — отвечает мне Джеральд. — Все равно, ты можешь понадобиться вечером в парке.

— Пардон?

— Там сегодня может нарисоваться парочка говнюков из Фиштауна.

Фиштаун — это белый район, по большей части расположенный под надземкой, рядом с абсолютно черным Севером. Фиштаун — район еще более убогий и нищий, чем наш. А наш называется Холмсбург, точно как тюрьма.

— Ну? — говорю я. — И откуда ты знаешь?

— Вчера вечером слышал в парке, — отвечает Джеральд. — Парнишка сказал, что его сестра танцевала с пацаненком из Фиштауна на прошлой дискотеке, так вот он с парой дружков намыливается сегодня проведать ее и заодно в баскетбол погонять.

— И дальше чего? — спрашиваю я. — Там всегда трутся. Я-то вам на кой сдался?

— Нам нужны все и каждый, и не в баскетбол играть, — не сводя с меня глаз, объясняет Ральф. А в глазах страх пополам со злобой и зрачки то шире, то уже.

— А, извини, сразу не дошло. Вы их побить хотите: двадцать против трех — чтоб все по- честному.

— Не о том базар, чтобы по-честному, — сердито отвечает мне Джеральд. — Базар о том, что надо показать этим говнюкам, куда им не нужно соваться из их говенного района.

Бровь у него ползет вверх.

— Твой брат Стивен тоже там будет.

— По крайней мере, мы надеемся, — ухмыляется Ральф. — В смысле, все Тухи, конечно, лапочки, и все кругом это знают, но, может, вы двое и потянете за одного.

— Кончай с математикой. У тебя вон и так уже дым из лопухов валит, — в конце концов раздраженно отвечаю я. И, как выясняется, очень зря, потому что Ральф, которому уже давно только повод и требовался, резко делает движение, как будто хочет меня ударить. Я отскакиваю назад, зацепляюсь о бордюрный камень и приземляюсь на задницу. И тут же вскакиваю, но они уже все равно ржут надо мной.

— Тухи, лапусик долбаный, — говорит Ральф. — Тебе, братишка, не мешало бы у пацанов поучиться. Мы с мужиками идем сегодня на площадку. Можешь оставаться и играть с девчонками в свою «Свободу». Нам-то чихать. А теперь беги, а то как бы там твою подружку без тебя не облапали.

Он показывает в сторону Бобби Джеймса, который стоит на крыльце своего дома и орет в папашин мегафон: ГЕНРИ ТУХИ, ПРОСЬБА НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ К МОЕМУ ПАРАДНОМУ КРЫЛЬЦУ. ГЕНРИ ТУХИ, НЕМЕДЛЕННО К МОЕМУ ПАРАДНОМУ КРЫЛЬЦУ. КОНЕЦ СВЯЗИ.

Бобби Джеймсу, бля, помощь нужна. Парень явно не в себе.

— Йоу, — приветствует меня Бобби Джеймс. — Что-то ты поздненько, Генриетта.

— Йоу, — отвечаю я. — Будешь без конца волноваться, заработаешь себе язву, Роберта.

— А ты себе лысину заработаешь, если будешь без конца причесываться.

— Это что еще за плоские шуточки?

— Здесь не шутят, Коджак[3].

Ключей к пониманию Бобби Джеймса несколько. Он ни за что не поделится жвачкой «Базука», будь то простая, вишневая или апельсиновая. Не дождешься от него и чипсов, причем ни жаренных в масле, ни рифленых. Никакого лука в сметане. Никакой газировки. Ни пепси-колы, ни кока-колы и уж точно никакой RC-колы. Почему — вот главная загадка. У миссис Джеймс, его мамы, весь дом забит сладостями, будто накануне атомной бомбардировки.

Еще пара фактов касательно Джеймса. Он всегда носит кепку «Филлиз» и рубашку «Сиксер». У него светлые волосы, как у меня, но у него они чуть рыжее, а у меня чуть белее. Причесывает их он совсем неплохо, но потом эта жопа с ручкой все портит своей кепкой. Свои какашки он величает испражнениями и исключительно «опорожняет кишечник». Целует взасос своего китайского мопса Боргарда и — за вознаграждение — совочком собирает за ним дерьмо на газоне, причем и то, и другое делает с большим удовольствием. Он скрытый фанат «Каубойз»[4] и живет с сознанием того,