говорит с двенадцатью пластинками жвачки во рту, пока не решается все это выплюнуть. Жвачка приземляется на голову святому Петру.
— Привет, Бобби Джеймс, — отвечает Марджи, улыбаясь во все свои брэкеты.
— У тебя классный загар, Марджи, — сообщает он ей голосом сексуально озабоченного полуробота.
Марджи ухмыляется.
— Ты просто душка. Это я в летнем лагере. Мы там каждый день купались и катались на каноэ. И я все время ходила в бикини.
Стоны, вставшие члены, но тут из двери появляется противная безгрудая миссис Мерфи в скверном (как всегда) настроении (возможно, из-за отсутствия сисек). Она окидывает газон оценивающим взглядом, затем кричит куда-то внутрь дома.
— Майкл, подойди сюда, пожалуйста, — спокойным холодным голосом командует она.
— Да, дорогая? — по-бабьи откликается мистер Мерфи, давая понять, кто в доме настоящий мужчина.
— Майкл, я только на прошлой неделе ходила в цветочный магазин за этими бегониями, помнишь?
— Конечно, помню, — отвечает он.
— Ну конечно же помнишь, — передразнивает она его. — И сколько я за них заплатила: много или не очень?
— Много.
— Так мы их затем купили, чтобы ты все покромсал газонокосилкой? — спрашивает она.
— Нет, дорогая, конечно же нет, — говорит он. — Правда?
— Правда. Так с какой тогда стати они валяются на газоне вместо того, чтобы расти на клумбе?
— Я ужасно извиняюсь, Черил, — встревает Гарри, — но у Майка боли в спине и он не может толком дотянуться до этих сложных участков. Я предложил ему несколько возможных решений, но лучше всего просто позвонить мне вот по этому номеру, — сообщает он, протягивая ей визитку, на которой значится следующее: ГАРРИ КАРРАН & К°. МЫ СТРИЖЕМ ТРАВУ НА ЗАГЛЯДЕНЬЕ — ВЫ НЕ ОТРЫВАЕТЕ ЖОПЫ ОТ СИДЕНЬЯ.
— А я — миссис Мерфи, — хмуро отвечает она, — а газон стрижет мой муж.
— Прошу прощения, я только хотел сказать, что стригу большинство газонов…
— Я знаю. Спасибо, в помощи не нуждаемся, — огрызается она, возвращая визитку Гарри.
— Брось, Черил, улыбнись наконец, — испуганно просит мистер Мерфи. — Парнишка просто хочет помочь.
— Что, извини, ты, кажется, попросил меня улыбнуться? — переспрашивает она.
— Эээ… Да нет, я так… — бормочет он.
— Вот и хорошо. Иди в дом. Поможешь мне резать сэндвичи к ланчу.
— Уже бегу, дорогая. Ты ведь любишь треугольничками, правда? — спрашивает он уже за дверью.
Марджи с лицом, красным как у рака, смотрит куда-то вдаль.
— Марджи, — говорит Бобби Джеймс, — не хочешь сегодня погулять с нами?
Она благодарно улыбается.
— Может быть. А что вы собираетесь делать?
— Кататься на велосипедах, — отвечает он, подмигивая нам с Гарри. — Ведь так, ребята?
— О да. Кататься на велосипедах, — стараюсь подыграть ему я. Велосипеды — это то, что надо. Я за.
— Ну как, Марджи? — спрашивает Гарри, который все просек и радуется.
— Я с радостью, — отвечает она.
— Здорово. Мы заскочим за тобой, как только поедим и опорожним кишечник, — говорит Бобби.
— Ну давай, до скорого, Бобби, — с улыбкой говорит она, перед тем как неизвестно для чего удалиться в дом.
— А теперь поглядим, сможешь ли ты своей так же, как я, заговорить зубы, — с пятнадцатью пластинками жвачки в пасти говорит мне Бобби Джеймс, и я чувствую его острый локоть у себя между ребер.
Волосы у Грейс Макклейн прямые и темные, кожа бледная и все тело в веснушках — от кончика носа до кончиков пальцев на ногах. Сигаретный дым оставляет налет на ее крупных, как у кролика, зубах. Глаза у нее зеленые, как трава и листья на деревьях. Сисек пока нет. Но я весь терпение. Сиськи будут. Грейс не любит, когда ей вешают, и не важно кто. Она затушит бычок тебе об лоб, если сказанешь что-нибудь ей не по вкусу. У нее есть три биты для стикбола[9]: карвбол, фастбол, слайдер, да и все остальные — форкбол и наклбол, — грубо говоря, тоже (будут готовы к началу весеннего сезона 1985 года). Уж поверьте. Я влюбился в нее три недели назад, когда она позволила мне потрогать ее ноги под одеялом.
В тот вечер мы сидели вдвоем у нее на веранде под половинчатой луной после игры в «Свободу». Было прохладно, и большинство ребят уже разошлись по домам. Грейс на слабо предложила кому-нибудь остаться с ней на улице и поесть мороженого в рожках. Я сказал: а хули — и согласился. Мы переместились к ней на крыльцо. Она уплетала нехилые рожки, шарика на три, не меньше, так, что аж за ушами трещало. Мы их ели, разговаривали и смотрели, как мистер О’Тул, сосед из дома напротив (редкие седые волосы, сзади забранные в хвост), уходит от жены, миссис О’Тул (очень скучные шары не больше второго размера). Пару раз он мотался туда-сюда, из дома к своему грузовику, и зашвыривал в кузов мусорные мешки со всякой всячиной. Это был мирный развод. Миссис О’Тул придерживала ему дверь открытой, пока он бегал с вещами. Они поцеловались на прощание, когда он закончил. Их пятилетний сын Джулиан (плохая стрижка «под горшок») сидел у окна, выходящего на улицу, и, уперев кулаки в подбородок, наблюдал за происходящим.
— У Джона Леннона сына звали Джулиан, и он тоже пережил развод родителей, когда Джон ушел от Синтии к этой щуплогрудой морской ведьме Йоко Оно, — поведал я Грейс. — Чтобы как-то утешить Джулиана, Пол Маккартни написал песню «Неу Jude».
— Не люблю Битлз, — сказала Грейс.
— Ха! За что бы? — раздраженно поинтересовался я.
— У них все песни одинаковые, — ответила она.
— Значит, у тебя тут одни жевательные сигареты, — сказал я ей, указывая на пачку, которую она мяла в кулаке, — коли не слышишь разницы между «Знакомьтесь, Битлз» и «Сержантом Пеппером».
—
Я чуть не взбесился, пока она не накинула на нас одеяло и не положила ноги мне на колени. Тут у меня встал. Но вставшего члена мало. Я провел кончиками пальцев от ее лодыжек до шортов. Грейс не пыталась меня остановить. Она курила и улыбалась. Пока все это происходило, мы с ней о чем-то говорили, но я не помню о чем. Я был на автопилоте. Мы с равным успехом могли говорить о колебаниях на бирже или о каком угодно прочем дерьме.
А потом на веранду вышла пьяная и косая миссис Макклейн и прервала нас.
— Я надеюсь, на вас еще что-нибудь надето, кроме одеяла, ребятки, — сказала она, зашвыривая пустую пивную бутылку в корзину для мусора. Хотя она тут же вернулась в дом, момент был потерян.
— Наверное, надо уложить ее в постель, — вздохнула Грейс, перед тем как унести в дом свои ноги вместе с одеялом до утра, а я с болью в сердце поплелся домой, благо вставший член указывал мне путь.
В данный момент мой член указывает на дом Макклейнов, поскольку мы стоим и стучимся к ним в дверь. Нам открывает улыбающаяся миссис Макклейн с банкой пива, которую она держит через синюю прихватку, в руке и, как обычно в жару, в трикотажной рубашке «Иглз» поверх сисек размером с апельсин.
— Йоу, Генри. Йоу, Гарри. — Затем пара секунд замешательства. — Добрый день, Роберт.
