все кончено.

Ты с горечью смотришь на меня:

— Даже здесь я не имею права вести себя как свободный человек!..»

С другой стороны, В.В. прекрасно понимал, «в какой стране нам повезло родиться», очень хорошо знал правила игры, которые предлагала система. В этой стране многое решалось на уровне грузчиков, носильщиков, кассиров и секретарей больших начальников, которые знали и любили Высоцкого. А в последнее время у него были хорошие связи на очень высоком уровне. Один замминистра подписывал документы на беспошлинный ввоз из-за границы автомобилей. Другой помогал в строительстве дачи. Один из руководителей московского ОВИРа способствовал быстрому оформлению выездных документов…

Каким образом В.В. выходил на этих людей? Чаще всего они сами находили его: знакомство с легендарным Высоцким было престижным и в этих кругах. Кроме того, нескольким близким людям В.В. сказал одну фразу: «Меня любят все дети». Он имел в виду детей партийной верхушки. Высоцкий был знаком с Галиной Брежневой, но никогда к ней не обращался. По свидетельству Янкловича, «он оставлял эту возможность на крайний случай».

Еще одно обстоятельство: В.В. блестяще использовал слабости жесткой, негибкой системы. Ситуация, которую описывает Янклович, пожалуй, наиболее показательна: «В.В. имел право оформлять документы на выезд сразу на год — и в течение этого года он мог получать визу несколько раз… Но в ОВИРе сменилось начальство, и Высоцкому говорят:

— У нас новый начальник, и он такие вещи не разрешает.

— Тогда дайте мне телефон вашего начальника.

— Нет, я не имею права давать телефон генерала.

— Ну тогда я узнаю по своим каналам.

Приезжает домой, я прихожу из театра. Володя

рассказывает мне все это…

— Валера, у меня не хватит сил снова оформлять все документы. Ну-ка набери мне ОВИР.

Я набираю номер. Володя говорит:

— Я был у генерала, он сказал, чтобы вы к нему зашли.

Я удивился:

— Володя, ты блефуешь!

— Ничего, они тоже блефуют.

И вот 21 — го или 22-го ему позвонили из ОВИРа.

— Владимир Семенович, зайдите за паспортом…

То есть он все рассчитал очень точно».

В последние годы, пожалуй, не было случая, чтобы система ставила В.В. в зависимое или униженное положение. Вот только болезнь, зависимость от людей, которые доставали наркотики. Туманов предупреждал: «Они же тебя купят таким!»

Правда, некоторые удары по самолюбию были. Сборный домик (дачу) по звонку отдали какому-то генералу. В.В. отказался принять начальник следственного отдела МВД Союза (которого ввели в заблуждение).

Реакция В.В. на внешнюю политику СССР долгое время не отличалась от реакции большинства советских граждан:

<1979 или 1980>

Марина Влади: «Из-за твоего несгибаемого патриотизма все, что хоть сколько-нибудь могло задеть образ России, причиняло тебе боль. Что касается событий в Польше, как раньше в Венгрии и Чехословакии, то здесь были и споры, и горькая критика, и осуждение. Но вот события в Афганистане вызвали в тебе отвращение. И такую боль, словно ты осознал наконец предел переносимого ужаса. Надо сказать, что документальные кадры, которые ты видел за границей по телевизору, действительно были ужасны: афганская девочка, сожженная напалмом, как маленькая вьетнамка, и лица солдат… На этот раз это были не те смущенные и растерянные лица танкистов, оккупировавших Будапешт или Прагу. Мы узнали потом, что в Афганистане экипажи танков сменялись каждые двадцать четыре часа — столько было случаев депрессии и помешательства.

…Это будет твоей последней горестью».

28 декабря 1979 года — официальное сообщение о вводе советских войск в Афганистан, «по просьбе законного афганского правительства». Но В.В. уже знал — он только что вернулся из Парижа, — как ведется эта, тогда еще «необъявленная» война.

Вадим Туманов: «Володя буквально ворвался ко мне. Я его никогда таким разъяренным не видел!

Он даже не поздоровался — начал с мата… В Париже он видел, как показывали по телевидению ка- кую-то свадьбу в Афганистане… А буквально через несколько дней — эту невесту, обожженную напалмом… Никогда не видел его таким возмущенным:

— Совсем, суки, обнаглели!»

Через несколько дней А.Д.Сахарова высылают в Горький. В.В. снова едет к Туманову: среди всех друзей в Союзе Вадим Иванович наиболее последовательный, прошедший сталинский ГУЛАГ противник системы…

«Через несколько дней после высылки Сахарова в Горький Володя приехал ко мне и уговаривал поехать к Андрею Дмитриевичу… Говорил, что надо выступить в западной прессе…

— Надо показать всем им!

Нервы у него были на пределе. Хотя он, конечно, понимал, что все равно ничего не изменится…»

В последний год жизни на вопрос: «Володя, зачем ты смотришь эту ерунду (передачи по телевидению. —В.П.)?» — В.В. ответил: «Пропитываюсь ненавистью!»

Валерий Янклович: «Да Володя и не мог выжить в этой стране. Он не мог не начать колоться… Об этом когда-нибудь скажут психологи и социологи…»

Вадим Туманов: «Ты думаешь, эти следствия мешали ему жить? Ему портили кровь постоянно! Ему все в этой стране мешало жить».

(В 1979–1980 годах велись уголовные дела, разумеется, необоснованные, о незаконных гонорарах и об автомобильной аварии).

Марина Влади: «У Володи все-таки были проблемы с юстицией: в последний год на него было заведено три дела! Мы эти темы не очень обсуждали, тогда у нас были другие сложности… Но ведь об этом никто не говорит, как будто все было нормально!»

Евгений Канчуков: «1970-е годы — тяжелое, драматическое время в истории нашей страны. Это время последнего, окончательного распада, абсолютной «безнадеги», как говорили тогда. У интеллигенции уже не осталось сил для сопротивления, не осталось надежд. Практически все, кто еще держался, были высланы в принудительном порядке; оставшиеся либо сдались, либо сошли с ума, либо угодили за решетку, в высылку, либо закрылись от внешнего мира в самих себе. Ум, вера, надежда — все эти опоры уже не работали, и оставалась только последняя черта, не позволявшая еще прогибаться, лукавить, терпеть все то, чего терпеть без подлости не можно. Это уже была черта инстинктивных реакций на происходившее вокруг, черта того, что впоследствии было названо коротко и емко: «нутро».

Этим временем и был призван Высоцкий. Не случайно ведь именно 1970-е годы становятся периодом его творческого подъема и небывалой популярности. Он тащил целый народ через «не могу», через «все потеряно», через «бессмысленно» и прочие вполне разумные обоснования сдачи, отречения от собственного «я», удерживая не одну душу на пороге небытия».