приговор:

— Козелько Николай — пять лет лагерей строгого режима, после чего пять лет ссылки и конфискация имущества.

Так как из имущества оказалось одно единственное пальто, то его и забрали, а ведь эта семья ожидала третьего ребенка.

— Дуртан Матрена — 1,5 года тюрьмы и конфискация имущества.

Так бедная старушка и осталась без дома.

По болезни ее освободили через восемь месяцев и она еще долго скиталась, бездомная, среди верующих.

— Рубашка Николай, Чубенко Федор и Горькавый Иван получили по три года лагерей.

Мне дали полтора года лагерей. Отбывать срок отправили в лагерь на Холодной Горе города Харькова. Я успокаивал себя стихом из Евангелия: «Гнали Меня, будут гнать и вас».

Лето 1962 года было особенно жаркое. Работал я в трудовой колонии общего режима в литейном цехе. Работа была тяжелой, расплавленный чугун носили вручную. Хотя прошли времена и многое забыто, но друга своего, Женю Сирохина, брата из баптистов, с которым познакомился в лагере, не могу забыть. Он был судим по той же статье, что и все христиане. С ним мы встречались ежедневно на «пятачке» — несколько деревьев и пешеходная дорожка вокруг, место, где заключенные имели получасовую прогулку. Весь лагерь, состоящий из пятисот человек, ходили один за другим по этой дороге.

Женя выходил на пятачок рано и стоя на обочине с палочкой в руке, ведь он был совершенно слепой, обычно пел псалом.

— Над Родиной нашей восходит заря, о братья и сестры, вставать нам пора.

Подойдя тихо к нему, я слушал. Голос у Жени был приятный, мягкий. Немного погодя, я подходил к нему и брал за руку. Он сразу же говорил:

— Это ты, Гриша? Ну пошли, браток.

В разговорах, он всегда меня называл «браток». Он брал меня под руку, и мы ходим вспоминая свою прошлую жизнь, семью. Порой и забудешь, что ты в лагере. Помню, я спросил его:

— Женя, расскажи, как ты потерял свое зрение.

— Э, браток, то были самые тяжелые годы моей жизни.

Отец мой умер рано и мы жили с мамой. Кончил семь классов и началась война, тогда мне было пятнадцать лет. В семнадцать лет попал на фронт. За три месяца мы прошли военную подготовку и сразу же на передовую.

Оружия нам не дали, а сказали, если товарища убьют, берите его винтовку и воюйте. Окопы рыли с напарником и одной винтовкой воевали. И вот во время боя убило моего напарника, а меня землей засыпало. Я был ранен.

Меня привезли в лазарет, забинтовали все лицо, лишь только нос и рот было видно. Через три дня, когда делали перевязку, открыли мне глаза, я ничего не видел. Так и отвоевался, остался слепым на всю жизнь.

Приехал домой, на иждивение мамы. Позабыт, никому не нужен, даже петь перестал. Целыми днями сидел возле дома. Кто проходил мимо меня, а кто и заговорит ко мне. Глазами я не вижу никого, а как заговорит, то сразу представляю, кто со мной говорит и даже в какой одежде он. Бывало, как вспомню школу, то весь класс предо мной будто встал. Однажды вечером в субботу я как обычно сидел возле дома, вдруг слышу голос:

— Узнаешь меня?

— Зоя, это ты? Откуда ты?

Среди тысячи голосов я узнал бы ее голос, девчонка из моего класса… Она присела рядом. Мне стало обидно за свою судьбу, ведь я никому не нужен. И тут я услышал ее тихий голос:

— Женя, чего ты плачешь?

Я не поверил ее словам, неужели мои глаза могут плакать? Я провел рукой по глазам.

— В Евангелии написано: «Бог отрет всякую слезу с очей».

— Эй ты, штундистка, чего к нему пристала?

— Зоя, а ты в самом деле штундистка, в Бога веришь?

— Да, Женя, я христианка, хожу в собрание уже два года. Нашла я счастье в жизни.

— Какой же он? Такой красивый как и ты?

— Я не пойму тебя. Женя, о ком ты говоришь?

— За того, кто счастье тебе дал, за мужа.

— Ты меня не понял, я не замужем, но я христианка и счастливой меня сделал Христос. Завтра воскресенье, я иду в служение, хочешь, пойдем вместе.

Собрание меня не интересовало, но пройтись вместе не против, да и обидеть не хотел. Так мы и договорились.

С тех под, каждое воскресенье я посещал собрание, через время обратилась к Господу и моя мама. На следующее лето мы приняли водное крещение, я был счастлив, что спасен.

Осенью я подошел к нашему дьякону и спросил:

— Что мне делать, я хочу жениться. Но он задал мне странный вопрос:

— А кого ты выбрал?

— Как я могу выбрать если я не вижу, кто согласится взять такое горе на всю жизнь, тот и будет для меня самый дорогой человек.

— А сейчас есть у тебя самый дорогой человек?

— Есть, Зоя. Она первая побеспокоилась за мою душу, но знаете… За нее я и думать боюсь. Я калека… Слепой.

— Хорошо, брат, я поговорю с ней, потом и решим.

Нас обвенчали. Сейчас у нас пятеро детишек.

— А за что тебя судили?

— Ты слышал про типографию «Христианин», которая печатает Евангелие. Все Евангелия, отпечатанные в этой типографии, считались запрещенной антисоветской литературой. Я со своей тринадцатилетней дочкой занимался транспортировкой Евангелий. Однажды приехал домой, а жена говорит, что у нас был обыск в доме и чемодан с Евангелиями забрали. За это меня и судили по 209 статье, обвинили в распространении запрещенной литературы, которая действует на психику человека. Мне дали три года и нас с женой лишили родительских прав. Так я и не знаю судьбу моих детей, где они сейчас.

Из письма Женя узнал, что когда его жена вернулась домой после суда, детей дома уже не было. Подогнали автобус и детей увезли. Старушки, которые присматривали за детьми, подняли крик. Двое из приехавших объяснили, что отец потребовал привезти детей попрощаться. Зое никто не говорит, куда их увезли, по всей стране их тайно ищут верующие. Старшую Танечку нашли за двести километров, жена уже ездила к ней. А недавно мне сообщили, что нашли малютку Леночку, ей сейчас полтора годика.

Как-то на прогулке Женя дал мне письмо.

— Прочитай, браток.

«Дорогой Женечка, сообщаю тебе радость, у нас родился сынок и я назвала его твоим именем. Женя. И еще одна радость — друзья разыскали всех деток, они находятся в интернатах по разным городам, но я была только у меньшей, Леночки. Меня пустили с условием, что я не буду с нею говорить, а только посмотрю со стороны. Леночка игралась во дворе, там было много таких же малышей, как и она. Я не смогла удержать слез, но заведующая предупредила: «Не терроризируй детей, к чему слезы?» Я ответила: «Не могу удержаться, это же моя доченька, Леночка». Леночка услышала мой голос и закричала: «Мама! Мама!» — Женечка, пойми сам, мое состояние.

Заведующая тоже заплакала и разрешила подержать Леночку на руках, свидание было только пятнадцать минут. Пусть Бог тебя благословит. Целую, твоя любящая жена Зоя».

Я отдал ему письмо, а перед глазами стояли мои дети, их у меня тоже осталось шесть.

— Не печалься, Женя, как-то все устроится. Ведь нас тоже решением исполкома лишили родительских прав, но мои пока еще дома. Варя рассказывала на свидании, как она прятала детей при виде любой машины. Соседи у нас хорошие, дают приют моим детям. Витю и Таню в школу не пускала до тех пор, пока директор школы не пообещала, что без жены детей в детдом не отправят.