сменщика, чтобы сдать дежурство у тела, вспомнил своих Вер.
Верой назвала одногруппница-искусствоведка двадцать три года тому назад их общую дочь…
Началось все с того, что на третьем курсе он был приглашен на день рождения. Обыкновенная, если не считать роскошной черной гривы, именинница и гораздо более эффектная мамаша. Чтобы по-хлестаковски подклеиться к маменьке, Нестор погусарил: потребовал водки, лихо налил себе полный фужер из зеленого хрусталя с вензелем и залпом его выпил. Увы, хозяйки разбирались только в винах. Сорокаградусное пойло оказалось паленым. Неудивительно: следов мужчины не просматривалось ни в ванной комнате, ни в спальне. Не с кем посоветоваться, что покупать, и продегустировать перед подачей на стол некому.
Пригласив даму на танец, кавалер внезапно занедужил.
И не вспомнить, успел ли он проверить на упругость немолодую выдающуюся грудь перед тем, как его вырвало на многоцветный ковровый орнамент.
Через неделю примерно: «Мама зовет посмотреть, что ты сделал с нашим персом». Ковер-то у них знатный оказался, настоящий персидский. Пришел, виноватый. Но старшая хозяйка была в дипломатической командировке…
В общем, Нестор пожил там до окончания универа. Гражданская теща старательно маскировала свое великолепие: жара или холод, днем в столовой или ночью возле уборной – она в брюках и в чем-то под горло. Стеснила Нестора этим. В трусах при ней не походишь. Одно из многочисленных неудобств. Но ни разу не нудила насчет официального оформления непростых отношений. Видела, что дочь рубит сук не по себе. Но очень обрадовалась, что внучка будет. «Вам, Нестор, лучше сейчас исчезнуть, – безобидно посоветовала она перед родами. – Девочек я беру на себя». Он внял.
Регулярно посылал им деньги. Максимально – больше, чем мог. На третий год перевод вернулся обратно. Уехали, не известив. Мстили?
Окольными путями удалось узнать, что бабушка вышла замуж за американца и они все улетели за океан. Не с Интерполом же их разыскивать. Да и женский выбор он всегда уважал.
Но была же еще одна Вера. Верка… Без году ровесница. Тоже из прошлой, но, оказывается, не забытой советской жизни.
Русоволосая девица пришла на практику к ним, в научный отдел Манежа, и осталась на несколько лет. Не знающая пока про свою красоту, очень живая… Водила все знатные иностранные экскурсии. Чаушеску с супругой, американский госсекретарь, немецкий канцлер… Выставочный зал в самом центре, возле Кремля – витрина советского искусства, а Верка – Вергилий в этом почти кромешном аду. По-английски – свободно, на любой вопрос – без запинки. А чтобы как надо отвечала, ее загнали в партию. Но она и не сопротивлялась. «Я – художник, – говорила, когда вместе распивали чаи. – Можно все, что угодно, использовать, чтобы заявить о себе». Цинизм молодости.
Прошел он у нее?
В разговоре с ней же забрезжила мысль о возможности иметь свою паству. Не лучше ли собрать всех женщин вместе, чем вдохновлять их поодиночке?
Шли вдвоем по Никитскому бульвару. Она, возбужденная ночной встречей, тараторила о своих картинах. Любопытно было. Обычно женщины после первой близости начинают исповедоваться про прежних партнеров. Этим очищаются. Вроде как восстанавливают невинность. Веруя, что ты – их единственный. А Вера ни слова про мужа-сына. Только про искусство. Прервал. И самого понесло. Увлекла мысль о фундаментальной разделенности жизненного времени. О его дискретности.
Сумбурные мысли наматывались друг на друга. Если я что-то понимаю сейчас, это не причина того, что я пойму что-то в следующий момент времени. Парадокс. У нас есть глаза и желание видеть, но этого недостаточно, чтобы мы увидели и поняли, поскольку результат не вытекает из того, что мы хотим этого сейчас. Мы должны принять постулат, что мир в каждый раз, в каждое мгновение заново творится. И единственный способ, каким можно соединить разрозненные моменты, – это нанизать их на духовную вертикаль…
Художник рисовал, рисовал, а где паузы, когда он ел-пил, ходил в туалет, сексом занимался? Найти бы форму, которая даст возможность художнику все время быть художником. Не отлучаться ни на мгновение.
Она нашла ее?
Вопросы в никуда… Задал и забыл. Но мнемосферу потревожили. Отозвалась… Ответом от Веры.
3
Прилетела.
Упитанный «боинг» приземлился в Шереметьеве не в семь пятнадцать, а ровно в семь. На четверть часа раньше расписания. Попутный вечерний ветер. Казалось бы – бонус.
Вера убеждала себя, что теперь-то можно не торопиться. Нужно. Это же удовольствие – медленно идти по круговой прозрачной галерее… Не в толпе… Слева за стеклом – забетонированное поле, зовущее в путешествие, справа – то пустующие, то полные накопители, собирающие пассажиров перед посадкой.
Удовольствие…
А шаг сам собой убыстряется. Густав отстал. Ничего, тут одна дорога – муж не заблудится. На верхней ступеньке широкой лестницы, ниспадающей к залу паспортного контроля, Вера стала высматривать- вычислять, какая змейка короче и тоньше… Глупо. Как угадаешь, не подвалит ли к стоящей перед тобой спине бесцеремонная толпа путешествующих вместе сослуживцев…
И снова повезло. Очередь подтаивала так быстро, что Густаву пришлось подтолкнуть жену к окошку, только-только она успела оглядеться и встретиться с парой-тройкой внимательных глаз.
Незнакомых?
Да откуда тут взяться знакомцам…
Вместо того чтобы сосредоточиться и припомнить, где она встречалась с одним из направленных на нее взглядов, Верина мысль упорхнула в неэмпирические, вроде бы бесполезные дали. Непредсказуемая мысль художника…
Что значит – знать? Даже она сама не так уж разбирается в своем внутреннем устройстве. Часто, очень часто не может себе объяснить, почему сказала или сделала то, а не это. Непонятность лишает спокойствия, раздражает, как «хор.» в зачетке отличницы.
И когда у мольберта стоит, тоже не знает. Пишет, чтобы узнать…
Но по внешности может ее кто-то опознать? Вряд ли… Почти два года не была в России. За меньший срок забывают человека. Даже того, кого когда-то страшно, самозабвенно любили…
А то, что посматривают… Ну, заприметили ее найковскую бейсболку. Кто там, в малиновом кепоне… то есть берете. Для того и надеваем. Головной убор летом – самый простой способ не слиться с массой никому не знакомых людей. Зачем выделяться? Чтобы подзаправиться чужой энергией. Всякий взгляд – питание.
Сложнее, когда толпа состоит в основном из знакомцев. В арт-тусовке надежнее действует элегантность. Она организует все пространство вокруг. Силовые линии постороннего внимания, направленного на тебя, как бы поднимают над полом. Взмываешь. Но тогда приходится заботиться о весе. Тушу от земли не оторвать…
Смотрят… Может, кто-нибудь из женщин заметил ее почти девичью худобу, за которую она борется каждодневно, начиная с первого курса истфака… Четверть века ведет сражение, а победа никак не закрепляется. Чуток расслабишься, и наутро весы обязательно испортят настроение.
– Снимите головной убор! – отрывает от размышлений приказ суровой тети-моти.
Одета в защитного цвета рубашку, пуговички еле-еле удерживают набухающую опару ее телес. На мужской вкус – очень даже аппетитно, а на женский – фу, противно…
– Цель приезда? – полоснула контролерша военным взглядом по открытому теперь лицу Веры.
От меня защищают мою же страну, блин!
Мелькнуло негодование и пропало, не успев повысить градус обычного дорожного напряжения. Рутинный вопрос вроде бы перестал вызывать у Веры какие-либо чувства. Домой я прилетела, домой! – хотелось возмущенно выкрикнуть только в первые разы, когда паспорт с немецким гражданством еще не ощущался как бронежилет, который защищает основные органы ее… черт, как это по-русски? Органы ее
