Когда очередная косточка с ложбинкой посередине не помещается в пригоршню левой руки и падает на пол, Вера, наконец, приходит в себя. Да и в голове появляется спасительная мысль: мальчик болен.
Но это же не новость, не та информация, которая требует немедленных действий.
И она возвращается к загрунтованному холсту. Властно делит его поперек на две части.
В верхнем квадрате будет круг, из центра которого, как из души, расходятся лучи. Идеальная концентричность.
В нижней половине – вертикальные линии, обозначающие поступательное движение. Хронос.
Каждый луч, каждую линейку надо заполнить маленькими, еле различимыми штрихами. Размеренная работа кисточкой. Способ все время быть художником. Никогда не выхожу из этого состояния. Повторяю и повторяю их, чтобы поспеть за бегущим временем.
Времястроение. Пишу свое время, то есть себя вписываю в тело времени. Или зачинаю время в себе.
И жду, когда же меня поймут. Некоторые уже поняли, много понимающих…
Но мир мне пока не ответил.
Когда, когда же он признает, когда скажет ей: «Да, я такой. Ты – права»?!
В начале ноября Вера по-настоящему простудилась. Выскочила из машины без пальто, в новых лаковых туфельках – опаздывала на свой вернисаж. Под ногой что-то хрустнуло. Оказалось, лужа, покрытая тонким льдом и припорошенная снегом. Промокла, но расстроилась только из-за царапин на блестящей коже.
Всю ночь кашляла, а утром – жар. Температуру сбила двумя таблетками парацетамола и помчалась на интервью. Следующую ночь внутри уже что-то булькало и не давало уснуть. Пришлось тащиться к врачу. Бронхит. Пусть, лежать-то все равно некогда.
Работа шла кое-как, а выздоровление еще хуже. И тут – Алексей звонит.
Ребенок запутался в пуповине и погиб. Завтра Софа будет рожать мертвого.
– Мальчика. Ее мама хочет подавать в суд на врачей. Считает, что они виноваты. Я проконсультировался у адвоката. Можно отсудить у больницы большую сумму.
Выиграть от смерти ее неродившегося внука! Тот считает, этот считает… Сплошная арифметика. Если бы не слабость, Вера накинулась бы на Алексея. Как смогла она прожить с ним столько лет! Все у него подсчитано и рассчитано!
– А Гера, Гера как? – сипло выкрикнула Вера.
– Гера? Он тут меня чуть не убил. Зубы пришлось вставлять. Столкнул с эскалатора. И сам же со мной не разговаривает. У него новая философия: человек – ничто, мировой ум – все. Человек с маленькой буквы – это я, его родной отец. Ты бы позвонила ему. Только ни в коем случае не…
– Кха-кха-кха, – нарочно долго закашляла Вера, чтоб Алексей отстал. – Извини, я больна.
Не было у нее сил в очередной раз выслушивать его наставления.
Положила трубку, растворителем вымыла кисти и, оставив картину недоконченной, рухнула в постель.
Жаль, конечно…
Продолжение рода…
Доверчивый бутуз…
Мечты не сбудутся.
Пока.
Может, так даже лучше. Раз Герка не любил Софу…
Вера заставляет себя встать, задергивает плотные шторы, чтобы отгородиться от беспокойного дневного света, отворачивается к стене и забывается глубоким, ночным сном.
30
На экране мобильника высветился Герин ник – «раб». Если он опять не по делу, уволю, – хладнокровно, ни одна жилка не дрогнула, решает Нестор.
Избавиться придется не столько из-за его ошибок…
Старается парень, видно же. И учится… Из кожи лезет, чтобы расширить дело.
Видимо, время изменилось. Пока лишь по сущей ерунде чувствуется, что государство собирается разобраться с бизнесами нашего типа. Пара громких, удаленных по времени друг от друга судебных разбирательств – «Аум Синрикё» с узкоглазым хитрованом, воскреситель мертвых – и под эту лавочку уже тихо можно ущучить любой частный университет, католическую школу, в общем – любую культурную инициативу.
И несторианцы под тем же богом ходят.
Народ еще не боится, прибывает, а вот с большими залами в Москве, да даже и в провинции все труднее… Отказывают в последний момент, не особо церемонясь с поиском предлога. Как будто Нестор собирает единомышленников, которые его выдвинут… да хоть куда.
Встал на место властей предержащих, и сразу все понятно.
Политическая логика тут есть: страхуются от идеологических конкурентов. И экономическое объяснение тоже присутствует: этот денежный ручеек хотят направить в свой финансовый океан. И здравый смысл диктует: наступательные и оборонные бои надо вести по всем направлениям, если хочешь жить. А раз есть резоны, то будет и результат.
Осторожные… Не торопятся. Пока наращивают властные мускулы, собирают силы, чтобы атаковать гласно и наверняка. Но долго еще могут выжидать, прежде чем объявят незаметный для других дефолт – на век несторианцев вполне может хватить.
Хотя… Из-за наезда налоговой теперь нельзя решать проблемы привычным путем – взятками.
И это бы ничего: если ждать благосклонной погоды, то никогда не отправишься в море русского бизнеса. Без риска даже детскую сумму не сколотить. А у него уже отложено достаточно и несгораемо. По совету парижского адвоката капитал работает на владельца в далеком австралийском банке, ни разу не засветившемся не только в скандальной хронике, но и вообще в России неизвестном.
Азарта копить и копить у Нестора совсем нет. Проверено.
Вообще-то к своему «полтиннику» он поддался многим соблазнам – всем, каким хотелось.
В рулетку пару раз поиграл. Руки дрожали, пот на лбу выступил. Все как надо. Упал и вознесся – проиграл и выиграл. Испытал эмоции, за которыми ходят в казино, и остановился без сожаления.
По Камасутре вдоволь поупражнялся, донжуанский список составлялся сам собой…
Лишь уайльдовскую страсть не распробовал – с мужчинами тянуло соревноваться, а не любиться.
Все делал не для галочки, в охотку – и только.
И вот теперь ослабла охотка пасти народы.
Так что если Гера не по делу – вон! Пусть его звонок будет началом конца.
И, говоря усталое «алло», Нестор уже зажегся. Азарт перемен…
…Увы, не сейчас. Не прогонишь же человека, который только что потерял сына. Еще не родившегося.
– Сочувствую… – Несторов голос сдавливает от разочарования, а не от сопереживания.
На том конце – молчание. Жилы вытягивающая тишина. Трубку в таком раскладе (сила и бессилие…) не положишь, и буркнул первое, что пришло на ум, уже проанализировавший новость:
– У ребенка не было кармы.
31
В Москве бывает одиноче, чем в поле без конца и края. В летнем поле, заросшем хилыми колосьями пшеницы и наглыми, буйными васильками. При ветре шумят и волнуются. По краям – ярко- красные маки.
Выглядит живописно, а на душе становится муторно.
Сорняковая красота…
